Но здесь есть один существенный нюанс, который ставит под сомнение (но не отменяет полностью) выше предложенную схему. Вышеозначенная схема нравственного противостояния Верхнего и Нижнего миров через образы героев целиком и полностью относится к миру героических сказаний. Относительно волшебных сказок необходима поправка.
Дело в том, что в волшебных сказках активной фигурой (т. е. действенно утверждающей свою нравственную позицию, соотносимую с идеологией Верхнего мира) является не столько герой, сколько его помощник, обладающий волшебными предметами и изредка сам являющийся представителем Верхнего мира. Это не столько мальчик Оолак, сколько таинственная девушка Талым-Арыг («Настоящая жена Талым-Арыг»), не паренёк-герой, а младшая дочь Кара-каана, оказавшаяся вовсе не его дочерью, а таинственной девушкой, когда-то также как паренёк похищенной Кара-кааном, но потом за мудрость наречённой его дочерью («Волшебная книга»), не охотник Абышка, а таинственный медвежонок, впоследствии оказавшийся Кара-Молатом, сыном Кара-каана, отец проклял его и превратил в медвежонка («Охотник Абышка»), не Подур Пакен, а безымянный мальчик, оказавшийся духом-покровителем Подур Пакена («Подур Пакен») и др.
Сами же герои волшебных сказок довольно пассивны по сравнению с алыпами-богатырями. Если бы не чудесные помощники, не волшебные предметы: волшебная шапка для Астама, которую тот увидел во сне и которая помогала ему потом выполнять сложнейшие задания премудрой девушки («Волшебная шапка») и др., если бы не обстоятельства: необходимость найти суженую («Настоящая жена Талым-Арыг»), обида («Несчастливый Неккер»), нужда пойти на охоту («Уш-Карак», «Алыг-Анчи — Глупый охотник», «Волшебная книга»), нужда пойти сторожить посев и священную берёзу («Алтын-Тарак или Птица счастья»), повеление достать и привезти золотой стол, за которым Бог Ульген обедает («Несчастливый Неккер», «Чагыс — Одинокий парень») и т. п., то герои волшебных сказок не вышли бы на фольклорноэпический сюжетообразующий хронотоп дороги, остались бы у себя дома, занимались бы привычными своими делами (занимались бы своей охотой, лежали бы у очага в золе и др.) и — сказка бы не состоялась. Но даже и в пути они, подобно алыпам-богатырям, не могут похвастаться своей силой, более того, теряются в трудной обстановке (как Подур Пакен в сказке «Подур Пакен»), беспомощны и ведомы своими помощниками (как паренёк-герой в «Волшебной книге»), полностью зависят от данных им волшебных предметов.
Не случайно герои волшебных сказок зачастую не имеют имён, их называют просто мальчик, паренёк, одинокий паренёк, глупый охотник и т. п., т. е. словами нарицательными. Имя собственное в сказке не играет той роли, что в героических сказаниях. Там богатырь не богатырь, если от Ульгена (через образ старика или старухи) не удостоился получить имени, так как вместе с именем алып получает богатырскую силу, мифического коня, достойное вооружение. В волшебной сказке, поскольку герой там — фигура не активная, имя становится чем-то избыточным.
Таким образом, реализация народного этико-эстетического идеала в волшебных сказках возможна только с помощью волшебства, с помощью сверхъестественного, тогда как в героических сказаниях это осуществляется посредством образов деятельных алыпов-богатырей (хотя помощь волшебства там тоже есть).
В социально-бытовых сказках пред нами предстаёт уже другая картина: уже почти нет связи героев ни с каким из миров, остаётся только личностная этико-эстетическая доминанта, которая покоится единственно на внутренних качествах героев, на их уме, смекалке, активном чувстве социальной справедливости и др., которые противостоят корыстолюбию, коварству, несправедливости, глупости и т. п. Например, ум, рассудительность, мудрость Пчёлки противопоставляется жадности и глупости его богатого дяди Овода («Пчёлка»), ум, сметливость, справедливая месть Аргачи противопоставляется коварству, жадности и глупости богатого Куюрчи, Каратты-каана и его сына («Аргачи и Куюрчи»), хитрость и сметливость Аргынака противопоставляется жадности и глупости его свояков и проезжавшего мимо одноглазого купца («Хитрый Аргынак»). Внутренний мир героев этого вида сказки, правда, только очерчен, не разработан, а значит, — несложен, непротиворечив (как это видим в литературе), внутренний мир даётся через поступки героев. В целом же этот вид сказки более реалистичен по сравнению со сказаниями и волшебными сказками.