— Он мог следить за мной.
— Катерина, перестань! Знаешь, как это называется? Паранойя! Да и кто такой твой муж? Ты вроде говорила, он врач, но не киллер же…
— Ничего смешного нет! — вспыхивает она.
Катя старше меня на три года, но с самого начала нашей дружбы я веду себя как старшая. Приблизительно так же, как относится к своему другу Димке мой сын Михаил.
Подруга — человек легковозбудимый. Она порой быстро переходит от хорошего настроения едва ли не к черной меланхолии, и такое впечатление, что она все время чего-то боится.
— А почему ты решила, что приходил твой муж? Ты его видела?
— Нет, но Стас, тот, что купил у меня квартиру, очень подробно его описал. Сомнений быть не может!
Первая купленная Катей квартира была однокомнатной, но и ей, помнится, подруга радовалась как дворцу. Потом ее купил муж одной из старых клиенток, с которым та как раз развелась. Интересно, почему в адресном столе нет Катиного нового адреса? Подстраховалась? Заплатила, чтобы информация о ней стала закрытой?
— Послушай, — высказываю я вдруг пришедшую в голову мысль, — а ты четыре года назад мне ВСЕ рассказала?
— В том-то и дело, — вздыхает Катя, — что я рассказала тебе легенду. Я придумала ее, когда ехала сюда в поезде из Питера.
Некоторое время от изумления я молчу, так как на ум ничего путного не приходит, кроме упрека: подруга называется! Легенду она мне рассказала. Можно подумать, мы обе в разведке работаем! А я-то перед ней выворачивалась! А я-то рассказывала не только то, что со мной происходило, но и самые потаенные мысли…
— Надо же, а я сдуру считала, будто мы с тобой достаточно близки, чтобы быть откровенными, — жестко замечаю я.
В глазах Кати появляются слезы.
— Как ты не понимаешь! Я не могла тебе такое рассказать. Потому что это… стыдно!
Теперь я уже точно ничего не понимаю. Катя, милая и улыбчивая, умница и вообще человек крайне порядочный, в чем я не раз имела возможность убедиться, оказывается, скрывает в своем прошлом нечто, чего стоит стыдиться!
— Стыдиться?
Раз дело идет к тому, что легенды развеиваются, неплохо бы услышать, что придет к ним на смену. Просто-таки на глазах изверг и садист — бывший Катин муж, от которого она единственно что и могла, так только сбежать, — выходит, лишается всех своих омерзительных черт?
Но поскольку подруга не торопится откровенничать, мне только и остается, что приналечь на горячую закуску, потому что я не привыкла, как другие люди, начинать с холодных закусок. Мне сначала нужно что-нибудь посущественнее, чем салат с грибами или огурцы-помидоры, потому я легко управляюсь с хорошо прожаренным куском говядины и делаю вид, что не замечаю нравственных терзаний подруги. Глупая, она думает, что какие бы то ни было ее грехи в прошлом могут отвратить меня от нее! Как говорится, кто из вас без греха, пусть бросит в меня камень.
— Я так много сделала плохого, — наконец произносит Катя, — что даже не знаю, с чего начать перечень.
— Начни с того, что первым придет в голову, а я уж расставлю все по мере происходящего, — предлагаю я. — При том что я вовсе не настаиваю на том, чтобы ты выворачивала себя наизнанку. Человек откровенничает с друзьями, испытывая в том необходимость, а если нет, стоит ли напрягаться?
Катя некоторое время смотрит на меня, видно, размышляет, а не пойти ли и в самом деле по пути наименьшего сопротивления: оставить все как есть?
— Дело в том, что в юности я была… наркоманкой. Наверное, не слишком запущенной, потому что при этом довольно успешно училась в институте, осваивала профессию модельера. Мои родители… довольно известные в городе люди…
Везет же мне на детей известных людей! Сначала муж, теперь лучшая подруга. Что они находят во мне? Или меня подсознательно к ним тянет?
— Так вот, мои родители поймали меня на горячем, ужаснулись, испугались — как так, в нашем роду и вдруг изгои, отбросы общества! — и запихнули в клинику, которой заведовал доктор Вениамин Аркадьевич Самойлов.
Она выпивает залпом минеральную воду, словно водку, и даже морщится так же. Бедная моя подружка! Как же ее корежит! А я-то думала, что это только меня достают видения прошлого. И Катя обычно успокаивает меня, но ей-то самой откуда знать нравственные терзания. Подумаешь, от мужа убежала…
На самом деле Кате приходится куда хуже. В моих воспоминаниях плачет моя оскорбленная гордость, а в Катиных — и страх, и ненависть, и бог его знает что еще…
— И ты вышла за него замуж?