Я возвращаюсь и обнимаю Катю. Да по сравнению с ее бедами мои — так себе, и не беды вовсе. Подумаешь, воспоминание, которое шесть лет не дает мне покоя. И на память сразу приходит анекдот.
— Вот послушай: гуляют по глубокому снегу дог и такса. Дог говорит: «У меня уже ноги замерзли!» А такса: «Мне бы твои проблемы!»
Катя бледно улыбается:
— Это ты обо мне?
— Нет, о себе.
— Он хоть молодой?
— Кто?
— Ну, этот, тобой спасенный.
— Скорее пожилой.
— А в дамском романе он был бы молод и красив.
— Так то в романе.
Я ободряюще киваю терпеливо ждущему сыну, который смотрит на нас в приоткрытую дверь машины.
— Иди-иди, Мишка уже заждался.
Катя уезжает, а я иду к машине, вынимаю свое дорогое, любимое, вкусно пахнущее чадо и несу его в подъезд.
— Мама, я уже большой, — солидно говорит он, высвобождаясь.
Насколько его папочка не чувствовал за нас с Мишкой никакой ответственности, иначе не бросил бы нас в трудную минуту, — настолько мой сын жутко ответственный ребенок. Он никогда не съест вкусненькое, чтобы со мной не поделиться. Всегда спрашивает, не замерзла ли я, не плохое ли у меня настроение и почему. Если я кладу ему на тарелку что-то, а себе нет, он непременно спросит:
— А тебе осталось?
— Осталось-осталось, заботливый ты мой!
Дома я быстро разогреваю в микроволновке тушеную говядину. Что поделаешь, мы с сыном по гороскопу Львы, нам без мяса никак. Мишка никогда не откажется сесть со мной за стол, если к ужину натуральное мясо. Пусть даже незадолго до этого их в садике кормили.
Выходя из-за стола, он солидно благодарит:
— Спасибо, мама, было очень вкусно.
Через некоторое время я слышу из его комнаты звуки битвы, которые обычно производит мой сын, когда кричит за представителей обеих сражающихся армий поочередно, перемежая крики людей звоном мечей — или взрывом бомб. Даже фырканьем лошадей.
Помыв посуду, я усаживаюсь в кресло перед телевизором, наугад ткнув пальцем кнопку какого-то канала. На экране бубнит не то ученый, не то парапсихолог, но я не прибавляю звук, привычно уносясь в свое ретро.
Евгений Лавров появился в нашем институте на третьем курсе, переведясь к нам из своего крутого московского вуза. Крайне редко случалось, что от нас кто-то, жутко талантливый, переводился в Москву, но чтобы наоборот… По крайней мере на моей памяти такого прежде ни разу не происходило.
Конечно же, как всякое неординарное событие, это сразу обросло слухами и сплетнями. Говорили, что Лавров — сын богатых и знаменитых родителей, вырос, не зная ни заботы, ни труда, получал все, что хотел, и потому не слишком утруждал себя соблюдением норм морали. На этой волне и совершил что-то криминальное; якобы по вине Евгения погиб человек и его могли упечь в тюрьму на долгие годы, но тут мать с отцом подсуетились и отправили балованное дитя с глаз долой, вроде как в ссылку, в наш город.
Женя совершил что-то ужасное?! В это могли поверить только неудачники и завистники. Так я тогда думала. Потому что Лавров был похож не на аморального типа, а на прекрасного принца. Особенно внешне. Белокурые вьющиеся волосы венчали высокий гладкий лоб. А его безукоризненные стрельчатые брови, сходящиеся на переносице! Таким могла позавидовать любая девушка. А глаза! Что у него были за глаза: ясные, голубые, временами темнеющие чуть ли не до насыщенного синего цвета. У меня начинала кружиться голова, стоило чуть дольше обычного засмотреться в них.
Институт физкультуры имеет свою специфику. По крайней мере все его студенты так или иначе связаны со спортом. Причем многие молодые люди вполне именитые. Кое-кто состоял даже в сборной страны, участвовал в состязаниях на первенство мира. У меня, к примеру, имелось звание мастера спорта международного класса по карате и мастера спорта России по самбо. Однажды я выступала за Россию на первенстве Европы… В таких, прямо скажем, не самых привычных для женщин видах спорта.
Когда я еще в восьмом классе стала ездить на занятия в районный центр в детско-юношескую спортивную школу, мама первое время ворчала:
— Ходила бы, как все дети, в школьную секцию!
А папа неожиданно встал на мою сторону:
— Это что же, тем, кто в районе живет, и спорт особый, а нам, кроме легкой атлетики, ничего не светит?
И у нас как везде. Подмосковье завидует москвичам. Районные центры — краевому, а такие, как мы, совсем уж из далекой провинции, — тем, кто живет в районном центре.
Даже сейчас среди женщин не много рукопашниц, а уж семь-восемь лет назад и подавно было — раз-два и обчелся! Но я вообще настырная. Уж если чего захочу, то иду к цели, сметая возникающие на пути препятствия. Нет, конечно же, не любой ценой, но трудностей не боюсь. Я успела понять: трудности, кажущиеся таковыми, преодолеваются, если этого хотеть.
Как ни трудно было мне прорываться к вершинам спортивного мастерства, я и в самом деле смогла добиться ощутимых успехов.
Вскоре мои родители стали гордиться тем, что обо мне пишут не только районные, но и краевые газеты. Мама вырезала из газет статьи обо мне и складывала их в особую папочку. Время от времени вырезки отправлялись брату в Питер, чтобы и он мог погордиться сестрой.
Благодаря увлечению спортом я в свое время уехала из родной станицы Тихомировской, чтобы навсегда осесть в городе. Пришлось постараться, чтобы городские приняли меня за свою. Товарищи-спортсмены хихикали над моим фрикативным «г», над моим «шо» вместо «что». Да мало ли…
Но к моменту встречи с Лавровым я была уже вполне обтесана, чтобы общаться хоть и с москвичом. И в сексе я не была новичком. Кое-чему меня научил еще в шестнадцать лет один очень продвинутый мальчик из нашего спортивного общества «Динамо».
Но это я сейчас так спокойно говорю об этом, а тогда…
Я не разделяла мое увлечение Лавровым на части: это моральная часть, это сексуальная… Я просто ходила будто сомнамбула, ничего не замечая вокруг, кроме него.
Правда, в отличие от многих моих сверстниц мне хватало ума не слишком обольщаться, когда я заметила, что и Женя обращает на меня внимание. Даже в мыслях я старалась не слишком мечтать о том, что такой блестящий юноша, как Женя Лавров, мог в меня по-настоящему влюбиться. Я вообще долгое время не понимала, что красива. Как-то стыдно было думать так о себе.
Другие частенько говорили, что я красавица, но мамино воспитание позволяло мне легко пропускать комплименты мимо ушей. Каждому известно, комплименты — это вовсе не правда, а всего лишь желание сказать человеку приятное. Типа того, что ничего не стоит так дешево, как сделать это… Может, зря я так думала?
А Лавров все-таки в меня влюбился. При том что я старалась не показывать ему свою влюбленность, уверив себя, что ничего, кроме страданий, мне это не принесет. Умная была. Думала, страдания бывают только от неразделенной любви. Оказалось, немало их и во взаимной.
Но чем больше я старалась избегать Евгения, тем настойчивее он домогался встреч со мной. В конце концов крепость сдалась. Я не могла долго отталкивать от себя парня, о котором сама мечтала.
Итак, мы оба влюбились и обо всем забыли. То есть мы пытались учиться, и на уровне троек нам это удавалось, но в остальное время мы ходили — или лежали — в обнимку, не в силах оторваться друг от друга. Казалось, стоит кому-то из нас потерять другого из виду, как произойдет нечто ужасное. Потому, наверное, мы ходили держась за руки, при всякой возможности старались уединяться. И никого не хотели видеть, ни о чем знать. Для нас важно было только одно: чувствовать, что другой рядом.
Какое это было прекрасное, романтическое время! Первая любовь. Первая буря эмоций. Первое познание мужчины для меня и женщины — для Евгения. Все, что было с нами до того, не имело с этим ничего общего, потому мы оба считали, что жизнь началась с тех пор, как мы встретились. И мы ее для себя постепенно открывали.