– Не твоя?
– Нет. Я здесь сижу ради платы.
– Платы за что?
– За разведку.
– В каком смысле?
– Ой, ну ты знаешь, в каком. – Она захлопывает книгу и свешивает ноги со стола. Теперь я вижу, что на её пушистых розовых тапочках – маленькие ушки. И глазки. Возможно, это поросята. – Разведчики высматривают ловушки, западни, всякое такое.
– Сколько тебе лет? – спрашиваю я. – И какие такие ловушки?
– Лет мне больше, чем кажется. А какие ловушки – откуда мне знать. Я же тебе сказала, я этим занимаюсь ради денег. Пятьдесят центов за тридцать минут. То есть доллар в час. Думаешь, я бы стала это делать бесплатно? За доллар можно купить пакетик «СвиТартс» – «Цыплята, утята и кролики». Они сезонные, продаются только в апреле и мае. Вот за ними я сегодня и пойду. Мама поведёт меня в «Ореховый шок».
Я догадываюсь: она имеет в виду магазинчик Бенни, куда я всю жизнь изо дня в день захожу после школы за чем-нибудь вкусным. Там над входом и правда висит голубой выцветший навес с надписью «Ореховый шок», но никто этот магазин так не называет. Когда я был в подготовительном, а потом в первом классе, Бенни из-под прилавка выдвигал для меня пластмассовый ящик из-под молока, чтобы я залезал на него и лучше видел конфеты. Интересно, делает ли он то же самое для этой девочки? Он очень добрый, Бенни.
Она спрыгивает со стола и бесшумно приземляется на пол в своих пушистых тапках-поросятках.
– Но, может, я ещё передумаю и возьму яйцо «Кэдбери» – их тоже продают только весной.
– Но… а кто тебе платит? – спрашиваю я.
– Верней.
– Что верней?
– Не что, а кто. Это человек, ему двенадцать лет, и он стоит у тебя за спиной.
Я резко разворачиваюсь и оказываюсь нос к носу с мальчиком, который выводил собак.
– Я Верней, – говорит мальчик.
– Один доллар, пожалуйста, – говорит девочка и подставляет ладонь.
Верней достаёт из заднего кармана сложенную долларовую купюру и вручает ей.
– Погоди, – говорю я. – Ты сидела здесь целый час?
– Пятнадцать минут, – говорит она. – Плюс ещё сорок пять минут наблюдений за холлом в домофон.
– В домофон?
– Ну. Вы с твоим папой ходили в пиццерию. Это заняло у вас ровно сорок три минуты, если вдруг тебе интересно.
Не успеваю я спросить, что это всё значит и какого чёрта, как Верней выталкивает её за дверь.
– До свидания, Карамель, – говорит он ей вслед. – Скажешь маме, что я буду попозже.
– Погоди, – говорю я, когда он закрывает за ней дверь, – её зовут Карамель?
Верней смотрит на меня.
– Ну.
– А тебя зовут Верней?
– Ну.
Я улыбаюсь. У меня большое подозрение, что я только что познакомился с двумя людьми, которые вряд ли станут издеваться над моим именем.
Верней
– Кофе? – спрашивает Верней.
Он извлекает из заднего кармана фляжку – натуральную фляжку. Я знаю, что такое фляжка, потому что у папы их две. Правда, папа ими не пользуется. Он просто любит на них смотреть. Они очень старые (ну ясен пончик), одна из них принадлежала папиному дедушке. На ней даже есть его инициалы.
Верней медленно отвинчивает крышечку и подносит фляжку к губам. Запрокидывает голову, делает глоток, потом протягивает фляжку мне.
– Спасибо, нет, – говорю я. – Я слышал, кофе замедляет рост.
Верней пожимает плечами, завинчивает крышечку и запихивает фляжку обратно в карман.
– Ладно, приступим. Вопрос номер один: сколько мусорных баков за этой дверью?
Стульев в комнатке нет, поэтому мы стоим по обе стороны от столика, типа опираемся, и Верней смотрит мне прямо в глаза.
– Это была твоя сестра? – спрашиваю я.
Он моргает.
– Да. Так сколько баков?
– Не знаю, – говорю я. – Ты хочешь, чтобы я их сосчитал, что ли? Вообще-то ты и сам мог бы.
– Нет. Я не прошу тебя их считать. Подозреваю, что считать ты умеешь. Я прошу тебя вспомнить.
– А. – Теперь я понимаю, что это тест. – Может, восемь?
– Десять. Сколько пуговиц на твоей рубашке? Не смотри!
У меня возникает почти непреодолимое желание глянуть вниз. Чтобы удержаться, я поднимаю взгляд на голую лампочку, свисающую с потолка.
– Семь?
– Восемь.
– Окей. И к чему это ты?
– К чему это я? – Он снова вынимает фляжку, делает глоток и утирает рот рукавом. – Я это к тому, что нам предстоит много работы.
Оказывается, это он всё совершенно серьёзно, насчёт шпионства. Он сообщает мне, что в доме живёт чувак – он называет его мистер Икс, – который почти наверняка задумал какое-то злодеяние. Верней произносит это слово – «злодеяние» – небрежно, как что-то повседневное. Как будто он изо дня в день сражается с силами зла в этом мире. Мне это нравится.