— Идите за мной.
— А… А почему вы пришли сюда? Вы меня искали? — поинтересовалась она, обнаружив, что они идут запасными коридорами самого нижнего подземного яруса к пожарному выходу.
— Да, представьте себе, именно вас.
— А почему мы идем к этому выходу, он же заперт?
— Потому что и у главного входа в театр, и у служебного вас ждут те самые мужчины, которые в очередной раз вывалили в моем кабинете ослиные испражнения.
— Лошадиные, — автоматически поправила Надежда. — А почему…
— Замолчите и делайте, что я скажу. Я сейчас выйду первым, подгоню свою машину, а вы закроете дверь на два оборота и быстро проберетесь на заднее сиденье.
— А…
— Молча! — повысил голос помреж.
Надежда так устала, что перестала что-либо понимать. В накатившем безразличии она видела себя словно со стороны: вот медленно, как будто обкурившись травки, она проделывает два оборота старым тяжелым ключом, вот, еле двигая непослушными ногами, она тащится к подъехавшему «Москвичу», вот пытается открыть дверцу и не может, а когда та наконец открывается, заползает в машину, как в нору — на четвереньках, а потом ложится на спину.
Помреж первым делом забрал у нее ключ от пожарного выхода. Потом в нескольких словах объяснил, куда они едут. Надежда хотела удивиться, но от слабости не смогла: они ехали к нему домой.
— Меня… меня укачало, — сказала она через несколько минут и добавила, подумав:
— Наверное…
— Уберите ноги с сиденья, сядьте к окну и откройте его! — Он заметил, что руль испачкан, удивленно разглядел свою правую ладонь. Включил свет. — Странно, кровь… Ну вот, я из-за вас, вероятно, порезался.
— А может, мне лучше выйти тут? — неуверенно предложила Надежда, вдруг поняв, что ее увозят все дальше и дальше от театра, а мертвый брюнет еще не спрятан настолько надежно, чтобы не быть обнаруженным собакой.
Помреж промолчал, тормозить он и не думал, поэтому, когда Надежда опустила стекло, в лицо ей холодной сильной ладонью наотмашь ударил ночной ветер.
7. Учительница
Костя Вольский в школе был, а на урок ОБЖ не остался.
— Он вас боится, как своего ночного кошмара, — предложил версию Скворец. — Знаете, некоторые люди всю жизнь избегают тех, кто был свидетелем их унижения. А уж если кто унизил принародно!..
— Вы считаете, что я унизила Костю? — стараясь изобразить искреннее недоумение на лице, спросила Ева.
Класс загудел.
— Хорошо, давайте по порядку. Кто считает, что своим поведением в школьном дворе я унизила находившегося на крыше Костю Вольского, поднимите руки.
Почти полкласса.
— Спасибо, — сказала Ева, улыбаясь. — А теперь те, кто считает, что я сделала это правильно. Три человека опустили руки. Интересно.
— Вы, трое, которые не считают мое поведение правильным, пожалуйста, пройдите за эти свободные парты.
— Зачем это? — подозрительно поинтересовалась полная девочка с волосами, затянутыми в тугие стоячие косички.
— Вы будете оппозицией. Пошептавшись, тройка пересела.
— Спасибо. Итак, у нас пятнадцать минут. Мы рассматриваем экстремальную ситуацию, когда рядом с вами знакомый вам или совершенно незнакомый, но оказавшийся рядом настолько, чтобы задеть, человек пытается громко шантажировать окружающих, угрожая самоубийством. Ваши действия? — Ева расчертила доску таблицей.
Человек пять из класса решили в такой ситуации наблюдать со стороны и ни во что не вмешиваться. Еще двое сказали, что останутся только потому, что всегда носят с собой фотоаппараты и снимают экстремальные случаи. Шестеро — четыре девочки и два мальчика — сразу бы ушли подальше и постарались забыть этот спектакль. Четыре человека были уверены, что Костю надо было немедленно спасать любыми способами, применяя силу, пожарные машины и вертолеты.
Одиннадцать учеников почти единодушно заявили, что человек волен делать что ему угодно, и если своими требованиями он не угрожает чьей-то жизни, то их надо выполнить, чтобы те, к кому были обращены эти требования, не «потеряли лицо».
Следующая тройка предложила такой вариант происходящего: как только Костя начал «гнать волну», все должны были вместо «тупого базара» разойтись подальше, чтобы не находиться в поле его видимости, и от скуки, оставшись один, он бы наконец слез с крыши сам. Тройка оппозиции, выбрав «тугие косички» своим глашатаем, сообщила, что своим поведением Ева Николаевна провоцировала несчастье, особенно когда заявила про несовместимость цветов галстука и рубашки. Костя мог уловить иронию, и у него не осталось бы выбора.
Таблица заполнилась.
— Подведем итоги, — предложила Ева. — Тридцать два процента учеников вашего класса считают, что в предложенной для рассмотрения ситуации мое поведение оправдано. Еще восемь процентов согласны с этим с некоторыми оговорками. Двадцать пять процентов считают, что я вела себя не правильно, тринадцать процентов категорически осуждают мое поведение. Двенадцать уверены, что человека нужно оставить в полной изоляции, и девять — что он волен покончить с собой, как только ему этого захочется.
— Вы хорошо считаете, — пробубнил в тишине Коля Фетисов, — но делаете не всегда правильное округление по десятым.
— И что это все значит? — поинтересовались «тугие косички».
— Это значит, что на примере вашего класса мы лишний раз убедились, что вы соответствуете приблизительным социологическим нормам по исследованию подобных случаев в службе МЧС. Вы — случайно подобранный вариант социума, ужившегося в навязанных вам условиях школьного распорядка. Если понятней, то по процентному раскладу ваш школьный коллектив стандартен в проявлениях одобрения, неодобрения или неожиданных действий при оговоренной нами ситуации.
— Это что получается, мы — стандарт? — поинтересовался кто-то со среднего ряда.
— Это получается, что поведение вашего коллектива предсказуемо в определенных ситуациях, как если бы вы были просто незнакомыми друг другу людьми, просто толпой на улице.
— Ну и что? — Лейла изогнула бровь. Класс явно ничего не понимал.
— Внимание! Объясняю. Сам по себе предмет по основам безопасности жизни условен, потому что никто еще не делал на эту тему специальных разработок для школьников, никто не написал учебника. Я пыталась выяснить, насколько к вам подходят или не подходят условные навыки, выработанные лучшими аналитиками по экстремальным ситуациям. Как бы вы ни были сейчас категорически самонадеянны, как бы вы ни считали себя умудренными некоторым опытом, в экстремальной ситуации вы — просто набор случайных людей, толпа, поведение которой поддается изучению, анализу и определенному контролю.
— Получается, что вы просто проверяли, насколько мы уже взрослые, чтобы оттянуться на нас по полной программе! — ехидно заметил Дима Кунц.
— Нет. Я должна была узнать, насколько вы предсказуемы, чтобы определиться с методами подачи материала. Так вот, вы предсказуемы.
— А давайте еще что-нибудь на эту тему! — попросила Марина.
— Эту тему мы закруглим. Если вы — хорошо предсказуемая в своем поведении толпа, то пусть хотя бы один человек из разных представленных здесь групп, — Ева показала на таблицу на доске, — расскажет нам, что, по его мнению, строго запретно как неблаговидная информация о самом себе. Например, я никогда не отвечаю на вопросы, сколько человек убиты мною при выполнении особых заданий.
Ева посмотрела на часы. Пять минут тишины. Первым не выдержал Скворец:
— Тут наши дамы на прошлом занятии уже столько о себе выдали, что, вероятно, теперь придется начать говорить мужчинам. Я никогда не скажу ни слова о своем здоровье.
В следующие одиннадцать минут Ева узнала, что сильный пол 11-го "А" класса никогда никому ничего не скажет: о некоторых способах зарабатывания денег, о разбитой машине, о ломке — «если бы она со мной приключилась», о том, что можно делать на даче, если родителей не будет неделю, о пробитой голове брата, о соседской кошке с котятами, о неудачах с презервативами, о деньгах в большой китайской вазе, об умершем друге, о случайном выстреле, об отрезанных волосах воспитательницы детского сада, о ссорах родителей и большом ; кухонном ноже, о чужом мотоцикле, о таблетках бабушки и некоторых ядах вообще, о последнем отдыхе на море, о цвете «ее глаз» и о лаборатории в подвале.