Во всем существе Полины произошла коренная перемена; она думала теперь только о бедном юноше, о том, как бы осветить его бледное, печальное лицо блеском радости. Убедившись из случайно попавших в ее руки бумаг, что она может быть ему полезной, может доставить ему свободу и то счастье, о котором он мечтал, она решила посвятить себя всецело этому великодушному делу.
О том же, действительно ли она полюбила белокурого юношу, Полина себя и не спрашивала. Она даже об этом и не думала, она только поддалась влечению своего сердца ко всему прекрасному, несчастному, страждущему. Смелая попытка освободить узника Меттерниха улыбалась ей, и она поставила все на карту, чтобы выиграть неравную игру с властелином Европы.
Четвертая часть
Два соперника
I
Франц I и Франц II
Император германский Франц II не мог простить Наполеону даже девять лет после его смерти, что он заставил его изменить свой титул и назваться австрийским императором Францем I. Можно помириться с Аустерлицем, можно найти оправдание Ваграму; эти неприятные вспышки гения не мешали отдать замуж свою дочь победителю, который достаточно был безумен, чтобы этого пожелать, но нельзя забыть перемены титула, превращения цифр царствования из одной в другую. Этого до сих пор не мог переварить отец Марии-Луизы, герцогини Пармской и вдовы Нейперга. Изо всех несчастий, которые обрушились во время его царствования на Габсбургскую империю, это одно продолжало щемить его сердце, тем более что ловкий Меттерних не мог загладить этого несчастия.
Франц I отомстил ненавистному победителю в союзе со всеми его врагами, погубил зятя; он эскамотировал его сына и покрыл своим родительским благословением развратное поведение бывшей французской императрицы. Но, несмотря на все усилия, он не мог возвратить себе потерянного титула, и от этого горя он не мог утешиться.
На следующее утро после описанного дня он ходил взад и вперед по своему кабинету в венском дворце и обдумывал все один и тот же вопрос, постоянно тревожащий его: «Как сделаться не только фактически, благодаря таланту Меттерниха, но и по праву германским императором?» В сущности, этот вопрос сводился к тому, как Францу I сделаться Францем II, т. е. как наследовать самому себе.
Это был шестидесятилетний старик высокого роста; его осанка не была лишена благородного достоинства, а в лице виднелся след благодушия. Его маленькая голова, очевидно, не могла вместить в себя великих мыслей, и по этой или другой причине он любил простоту. Он всегда скромно одевался и предпочитал, подобно Иосифу II, статскую одежду.
Когда в это утро императору доложили о приходе князя Меттерниха, то он встретил его очень любезно, но с повелительным оттенком, так как дипломат всегда тешил старика маской повиновения. Он постоянно называл его повелителем и обставлял свои доклады так, что, казалось, распоряжения исходили от высочайшей власти.
— Ну, любезный князь, — сказал император. — Вы, вероятно, снова принесли мне известие о какой-нибудь безумной революционной вспышке, и снова нам придется принимать энергичные меры для охраны истинных принципов государственного права?
— Нет, ваше величество, я на этот раз желаю поговорить с вами о высочайшем герцоге Рейхштадтском.
— В таком случае, — перебил его император, — я должен вам сообщить, что моя любезная дочь, эрцгерцогиня, направилась из Пармы в Ишль на воды, остановилась в Бадене на 24 часа, и я дозволил ее сыну посетить свою мать. Он теперь, должно быть, скачет верхом по Медлингской дороге в сопровождении графа Маврикия Дитрихштейна. Это не противоречит вашим намерениям?
— Нисколько; ваше величество поступаете всегда прекрасно, и мой долг сообразовать мои действия с вашими намерениями. Я именно желал предложить вам ускорить эмансипацию молодого герцога: с одной стороны, составить ему военную свиту, а с другой, разрешить ему приобретение для своей библиотеки книг, которые его интересуют.
— Прекрасно, любезный князь, значит, вы совершенно довольны Францем. Значит, он наконец перестал быть мечтательным, в чем вы его постоянно упрекали.
— Напротив, ваше величество, он достиг такого возраста, когда молодые люди легко предаются мечтам, надеждам и сожалениям. Вот, думая о нем, я вспомнил, что иногда лучший способ укротить рьяного молодого жеребца — отпустить поводья. Я и хочу попробовать применить эту систему к юному герцогу.