Ней находился теперь в трех шагах от императора. Он неподвижно стоял перед ним, не сходя с лошади и очевидно разгневанный.
— Согласно с линией огня, находящейся перед вами, — сказал Наполеон, — я определяю численность, которая у вас оспаривает проход, по меньшей мере, в восемнадцать тысяч человек, не считая резервов, находящихся на Михельсберге. Они должны достигать сорока тысяч человек.
— Так что же, государь?
— Достаточно ли у вас саперов-понтонеров?
— Думаю, что да, но если мне не хватит их, то я заменю их гренадерами.
— А если убьют ваших гренадер?
— У меня есть драгуны.
— Кавалеристы! В воде? — неосторожно перебил его Мюрат.
— Да, принц, — прогремел гневный голос Нея. — Надо бросить в реку солдат, когда их начальники не сумели удержать моста. Я не из тех, которые забавляются, нося перья, чтобы скакать по дорогам! Когда я ношу мои кресты, как сегодня, то для того, чтобы стреляли в них. Все-таки несколькими пулями, посылаемыми моим солдатам, будет меньше!.. Затем довольно уж…
Совершенно бледный, он смело устремил глаза на нахмуренное лицо своего повелителя, слушавшего эту речь.
— Ваше величество приказывает ли мне остановиться и возвратиться назад? — спросил он.
— Нет, маршал! Я приказываю вам делать, как вы найдете лучше.
— Благодарю! — сказал Ней.
Затем он пришпорил лошадь, которая одним скачком очутилась около Мюрата. Он наклонился на своем седле, схватил за руку зятя императора при всех генералах, адъютантах, эскорте и воскликнул:
— Придите взглянуть, принц! Придите, если сердце вам подсказывает. Вы увидите, как маршал Ней делает свои планы перед лицом неприятеля!..
Он замолчал и ожидал.
Ужас пронесся над всеми головами.
— Как! Подобный вызов в присутствии государя?..
Императорское высочество, схваченное за руку, оскорбленное, угрожаемое, почти получившее удар публично от одного из начальников армии!
Мюрат, в храбрости которого никто не мог сомневаться, побледнел как смерть. Он повернул машинально глаза к императору. Это движение выражало одинаково требование, чтобы император разрешил вынуть шпагу, и просьбу отомстить за него, жестоко наказав Нея.
Наполеон, со своей стороны, поднял руку, как бы запрещая отвечать; затем он сказал Нею твердым голосом, но не гневным:
— Храбрые люди, как вы, мстят врагам за сделанные им несправедливости. Действуйте, как вам кажется лучше, маршал, и действуйте один. Я смотрю на вас.
Ней низко поклонился императору. С радостной душой, как будто он изведал что-нибудь невозможное и безумное, он поскакал во весь дух в сопровождении своих офицеров, чтобы настичь своих солдат и врага.
Вот какое героическое, удивительное зрелище могли созерцать тогда император, Ланн, Мюрат и другие.
Разрушенные сваи моста выходили попарно из реки, которая в этом месте едва достигала шестидесяти метров ширины. Надо было перекинуть с одной сваи на другую дубовые балки, довольно длинные и толстые, чтобы устроить временный мост, через который могли бы пройти войска с оружием и пушками.
Материал, необходимый для инженеров, был собран близ реки, позади земляного вала, который защищал их от неприятельского огня.
Прибыв на крутой берег, немного впереди свай, Ней закричал:
— Офицера и сержанта, чтобы дать пример!
Множество лиц обоих чинов предстало перед ним.
Он выбрал капитана Куазеля и унтер-офицера, имя которого до нас не достигло.
— Идите! — сказал им Ней.
И он, подталкивая лошадь, вошел в Дунай настолько, что вода смочила его стремена. Пули сыпались вокруг него. Они продырявливали водную поверхность и обдавали ее странным розоватым цветом. В дело вмешивались пушки и посылали ему залпы картечи, резавшей дикий терн и заставлявшей подпрыгивать глыбы земли позади него.
Тогда увидели, как капитан и унтер-офицер направились к берегу и приблизились к первому пролету моста, неся за два конца длинную доску, чтобы перекинуть ее с одной сваи на другую. Среди страшного грохота, который разразился при этом появлении, один из двоих людей, тот, который шел вторым, унтер-офицер, вдруг грохнулся с раздробленным бедром.
Его заменил другой, потом еще другой; наконец доска была положена.
Ней, не переменяя места, отдавал приказания. Он служил для немецких стрелков соблазнительной мишенью, какую представлял в воде его блестящий мундир, вышитый золотом. Так как храбрость заразительна, то число приверженцев увеличивалось вокруг него. Это был целый человеческий муравейник среди груды дерева, лежащего на сваях, приходивший и уходивший, чтобы снова сложить разрушенную настилку моста.