С лепрозориев позже запускали зенитные ракеты. Американские летчики не отвечали таким площадкам. Рум положил начало…
Об этом я вспоминал в полудреме.
Машину остановили, катер лежал в дрейфе. Ге-Пе что-то бубнил в рацию за дверями рулевой рубки. Опять звучал Гершвин.
…Руму вернули лейтенантское звание перед атакой прокаженных. Год он воевал разжалованным в старшие сержанты. Обвинение — мародерство. Под Сиемриапом, в Камбодже, в развалившемся доте под бетонными блоками мы обнаружили сопревшие трупы. Форма истлела, пуговицы и пряжки, такие же, как у нас, остались. Удавшееся собрать и слепить закопали. Рум выковырял из трухлявого черепа зубной протез с золотыми коронками и поставил его себе у дантиста в Сайгоне. На вопрос ротного адъютанта об источнике финансирования роскошной челюсти, Рум простодушно рассказал, что и как…
В основе своей, говорил Конфуций, человеческая натура совершенна.
Эти золотые зубы Рум оскалил в улыбке, когда я отдирал клейкую ленту, обмотанную вокруг него поверх одеяла.
— Рум, — сказал я по-французски, — теперь и всегда на этой земле молчи. Если придется открывать рот, то говори одно и то же, одно и то же ты и есть Чико Тургенев. Ни в какие объяснения не пускайся. Подлинного орла никто, кроме Вячеслава, Толстого Рэя, капитана этой посудины и меня, в глаза не видел. С Вячеславом, я надеюсь, тебе не встречаться. Так что я единственный свидетель. Ты понял, сукин сын?
— Мне кажется, я что-то понимаю из того, что вы говорите, — сказал Прока, нагоняя на лоб складки. — На молдавский похоже…
— Мы и говорим по-молдавски, — сказал я, — на жаргоне дунайских цыган.
Прока рассмеялся.
— Подонок ты, — ответил Рум. — И все же спасибо… Договорились. Помолчу… Я бы, наверное, тебя тоже не продал.
— Сам подонок! Что значит — тоже?
Мы отвернулись друг от друга.
Я выбросил клейкую ленту в пластмассовое ведро с надписью «Для мусора». Освобожденный от пут Рум, придерживая одеяло на своих телесах, теперь мог шагать.
— Приготовиться к высадке, — сказал Ге-Пе, высунувшись в раздвинутую гармошку двери.
Сон накатывал после каждой смены транспортного средства. На ялике, который пришел за нами к катеру на траверзе Пириты. В машине, подобравшей нас метрах в ста от причала яхт-клуба — на утрамбованном пляже, куда мы добрели, вывалившись с опрокинутого прибоем ялика, по колено в воде. Сонливость одолевала меня и в логове Ге-Пе, когда всех распределяли по помещениям. В своем я из последних сил пристегивал Рума наручниками к батарее отопления.
А через час разразился безобразный скандал.
Явившиеся на пиритскую виллу Ге-Пе Дубровин и Ефим Шлайн орали на меня и по очереди, и одновременно. Потом на Гаргантюа Пантагрюэлевича, который, оказывается, их и пригласил. Спросонья и от усталости смысл ора не представлялся мне вполне ясным, пока я не понял, что оба расшумелись от страха. Бюрократического страха.
Я услышал от них, что произведенный без согласования с ними захват Чико Тургенева поставил под сомнение успех с тщанием спланированного и согласованного «с противной стороной» обмена Бахметьева на Вячеслава Вячеславовича. Ге-Пе они сказали, что ему-то ни в коем случае не полагалось бы кидаться в море ко мне на выручку после того, как в буфете лохусальского пансионата он узнал от Проки, куда я отправился. Они сказали ему, что я специально усадил Проку в буфете для этого, просто подсунул ему его. И я, и Ге-Пе узнали от Дубровина и Шлайна, что официантка Вэлли, к которой я «не брезговал залезать под юбку», оповестила о суете в буфете кого следует и полиция безопасности подняла тревогу на побережье. О чем полиция ехидно и сообщила Дубровину.
И Шлайну, как моему оператору, и Дубровину, как резиденту, было невдомек, что Ге-Пе кинулся к ангару не ради спасения моей шкуры, а для прикрытия от меня же собственного своего хозяйства. В море Толстый Рэй вышел не меня спасать, а в погоне за мной — из страха, что я доберусь до катера с заложником и вступлю в сговор с Чико, оставив Ге-Пе в дураках. Шлайн и Дубровин не говорили прямо, что и они подозревают меня в этом же, но слово «перебежчик» или «предатель» висело в воздухе.
Дубровин сообщил, что «ко всему прочему» его агентурные источники сообщают о возможном нарушении территориальных вод неким траулером. Траулер вытянет на себя катера береговой охраны, и, когда его остановят для досмотра, команда окажется пьяной в стельку, поэтому не скоро выяснится, что порт приписки траулера — Калининград. По документам он будет якобы принадлежать концерну «Балтпродинвест». Как только и если только такое произойдет, Дубровину, как сотруднику Таллиннского представительства концерна, придется отправиться для разбирательства на место происшествия. Таким образом, обмен Бахметьева на Вячеслава Вячеславовича произойдет, если произойдет теперь, в отсутствие Дубровина, то есть Шлайну нужно взять это дело полностью на себя и, что называется, раскрыться до конца.