— И ты…
— И я. Лесбиянка в чистом виде, — сказала она, разворачивая меня к зеркалу.
— Откровенность за откровенность. Признаюсь, и я не безгрешен. Я неисправимый лесбиянец. Меня всегда интересовали женщины.
— Даже слишком… А теперь потерпи, минут пять, — сказала она. Сделаю тебя негром. В приличном месте, где зажигают лишь свечи, сойдет. Положи руки на столик, я выкрашу их тоже… Нет, ладони не поворачивай, они у негров с изнанки светлые. Забыл?
Я — в негритянском гриме — и Марина — без макияжа — постояли у кроватки дочери. Утиный носик, линия пухлых губ и высокие скулы напомнили мне папу. Что бы он сказал? Господи, я ничего, совершенно ничего умилительного или особенного не чувствовал, кроме нежности и удивления чем-то хорошим, столь редко случающимся в моей жизни. Что тут скажешь? Красивый здоровенький ухоженный ребеночек, наше родимое дитя андерграундского, выражаясь выспренно для прикрытия адюльтера, морганатического брака.
Полагалось что-то сказать, и я высказался насчет того, что мы произвели на свет божий достойный образчик в целом удовлетворительно развивающейся породы. И добавил, что если сравнивать с растительным миром видимо, породы гидропонной, с воздушными корнями. Ибо где же та почва, в которой её, Марины, и мои корни?
Марина сказала, что так и должно быть, все нормально, что бы я там ни болтал. Ведь все нормально у нас, не так ли?
— Давай ещё разок убедимся в этом прямо сейчас, — предложил я.
Я обнял Марину, чувствуя её всю, всю, от шелковистых рыжих волос и шеи, с едва приметной рисинкой-бородавкой на изгибе у левой ключицы, до пальцев ног, на которых она приподнялась, чтобы только прикоснуться губами к раненой мочке уха.
Потолстевшая Мурка заглянула в спальню, выгнула спину и запустила когти в ковер.
— Брысь! — сказала Мурке Марина, отталкивая меня.
Она придирчиво оглядела мои свитер, джинсы и деревенской вязки носки. Махнула рукой: там, куда нам ехать, в полумраке сойдет. Наверное, мою африканскую внешность вытягивал на нужный уровень эксклюзивный аксессуар трость с мельхиоровым набалдашником.
Старший не поленился выйти из «девятки», чтобы открыть Марине дверцу. Едва я сел следом, младший носитель белесых бакенбард, не спрашивая, куда рулить, мягко и споро переключая скорости, словно на гонках, за несколько секунд разогнал машину до ста с лишним километров.
Когда мы продвигались между столиками через темный зал джаз-клуба гостиницы «Палас» за метрдотелем, освещавшим ковер под ногами крохотным фонариком, вступило банджо. Сдавший ему импровизационный черед ударник, не сумев притормозить вовремя, так и въехал с шипением своих тарелок в ритм зазвеневших струн. Попрал закон жанра, в котором все одновременно — и шаманы товарищества, и единоличники, так что соваться в чужую долю игры заказано. Но попрал так легко и удачно, что некоторые зааплодировали, а струнник кивнул.
— Это кто такие? — спросил я метрдотеля, когда он усадил нас очень хорошо, близко к задымленной эстраде и так, что мы видели слабо освещенный вход и всю темноту вокруг, нашпигованную язычками свечей.
— Группа «Балтия-джаз» называется, достаточно понуро играют…
— Понуро? — переспросила Марина.
— Ну, да, мадам. Иначе не скажешь, — ответил он, выключая фонарик, а когда чиркнул зажигалкой над свечой на нашем столике, она высветила ироничную улыбку профессионала. — Сейчас пришлю официанта…
Марина заказала нам обоим бурбон.
Я вспомнил, что отдал промокший бумажник Проке — подсушить к утру документы и деньги.
— У нас здесь номер на сегодня, — сказала Марина. — Не беспокойся о деньгах. Мы ведь семья с этой ночи.
Кто её знает, что она имела в виду под «семьей». И я подумал, что поступил осмотрительно, припрятав «ту» бумагу до поры до времени в кармане у Рума, сидящего теперь под охраной москвичей в лавке Велле. Вдруг понятие «семья» в представлении Марины предполагает и обыск спящего?
На эстраде начинали препарировать спиричуэлс двадцатых — «Господь, я на пути».
— Ты что-то задумала, Марина? — спросил я.
— Да, — сказала она спокойно. — Расстаться наконец с таким, каким ты был до этой ночи. Давай похороним его вместе!
— Будет надгробная речь?
— Будет. Ты — неудачник, Бэзил. Неудачник во всем. Тебя подставляли все, кому только не лень. Доверчивый неудачник, наивный неудачник. Завтра обменяют генерала Бахметьева на какого-то субъекта из Калининграда. Вот чем закончился твой обезьяний бизнес. Русского на русского… А оператор и ты планировали покушение! Сколько суеты и дешевой конспирации! Надувались, надувались и сделали наконец-то большущий пук-пук в балтийскую водичку!