Лимас разлиновал листок бумаги, оставив колонки для фамилий, адресов и возрастов, и приписал в конце: «С каждым кандидатом будет проведено индивидуальное собеседование. Напишите по прежнему адресу, указав, когда и где вы хотели бы встретиться. Заявки будут рассматриваться в течение семи дней. К. Р.»
Листок он вложил в книгу. Затем, все еще пользуясь машиной де Йонга, поехал на то же место и оставил книгу на пассажирском сиденье, добавив под обложку пять уже бывших в употреблении стодолларовых купюр. Когда Лимас вернулся, книги в машине не оказалось, а на сиденье его ждала очередная жестянка. В ней на этот раз лежали три кассеты. Лимас проявил их тем же вечером: на одной из пленок были, как обычно, переснятые материалы последнего заседания президиума СЕПГ, на второй – проект пересмотра отношений Восточной Германии с Советом экономической взаимопомощи, на третьей – структура разведывательной службы ГДР со сведениями о функциях каждого подразделения и личностными характеристиками персонала.
Здесь Петерс счел нужным вмешаться.
– Минуточку, – сказал он. – Вы хотите сказать, что вся эта информация поступала от одного Римека?
– А почему бы и нет? Вы же понимаете, как много ему было известно.
– Едва ли такое возможно, – заметил Петерс почти про себя. – Он должен был иметь помощников.
– Они у него появились, но позже. Я еще дойду до этого.
– Я догадываюсь, что вы собираетесь мне сообщить. Но разве у вас никогда не возникало ощущения, что он получал содействие сверху, а не только от агентов, которых привлек на свою сторону?
– Нет. Никогда. Мне такое и в голову не приходило.
– А оглядываясь в прошлое теперь, вам это не кажется вероятным?
– Не слишком.
– Когда вы отправляли материалы в Цирк, там никто не высказывал мнения, что даже для человека, занимавшего такой высокий пост, как Римек, информация была исключительно полной и разносторонней?
– Нет.
– Они ни разу не поинтересовались, где Римек взял портативный фотоаппарат, кто обучил его технике пересъемки документов?
Лимас недолго колебался с ответом:
– Нет… Уверен, таких вопросов нам не задавали.
– Любопытно, – сухо заметил Петерс. – Но простите, что перебил. Продолжайте. Я вовсе не хочу, чтобы в своем рассказе вы забегали вперед.
Ровно через неделю, продолжил Лимас, он снова отправился к каналу, но теперь не на шутку разнервничался. Свернув на проселок, он увидел лежавшие в траве три велосипеда, а в двухстах ярдах ниже вдоль канала рыбачили трое мужчин. Он вышел из машины и, как обычно, направился через поле к опушке соснового бора. Но не успел сделать и двадцати шагов, как услышал за спиной окрик. Оглянувшись, он увидел, что один из мужчин подает ему знаки, подзывая к себе. Двое других тоже повернулись и смотрели на него. На Лимасе был старый плащ, руки он держал в карманах, и вынимать их было уже поздно. Он понимал, что мужчины по краям прикрывали того, кто располагался в центре, и, попытайся он вынуть руки из карманов, они вполне могли застрелить его, заподозрив, что в кармане он держит пистолет. Лимас вернулся и остановился в десяти ярдах от мужчины в центре.
– Вас что-то интересует? – спросил он.
– Ваша фамилия Лимас? – Мужчина был невысокого роста, немного полноватый и вел себя очень уверенно. Говорил он по-английски.
– Да.
– Назовите номер своего британского паспорта.
– Пэ-эр-тэ черточка эл пять-восемь-два ноля-три черточка один.
– Где вы провели ночь, когда пришло известие о капитуляции Японии?
– В голландском городе Лейден в магазине отца. Отпраздновал победу с несколькими местными друзьями.
– Пойдемте прогуляемся, мистер Лимас. Плащ вам не понадобится. Снимите его и положите на землю там, где стоите. Мои друзья присмотрят за ним.
Лимас какое-то время раздумывал, но потом лишь пожал плечами и снял плащ. Затем они вдвоем быстрым шагом отправились в глубь леса.
– Вам не хуже, чем мне, известно, кто это был, – устало сказал Лимас. – Третий человек в министерстве внутренних дел, секретарь президиума СЕПГ, глава Координационного комитета защиты населения. По всей вероятности, так он узнал о де Йонге и обо мне: видел досье на нас, заведенные в Абтайлунге. В его распоряжении имелись три обширных источника информации: материалы президиума, прямой доступ к сведениям по внутренней политике и экономике, а также доступ к документам восточногерманских спецслужб.
– Но лишь весьма ограниченный доступ. Они бы никогда не подпустили чужака к наиболее секретным досье, – настаивал на своем Петерс.
Лимас пожал плечами.
– И тем не менее его подпустили.
– Как он поступал с полученными от вас деньгами?
– После встречи в тот день я больше не давал ему денег. Цирк тут же взял эти вопросы под свой контроль. Вознаграждение стали переводить в один из банков в Западной Германии. Он даже вернул мне все, что я выплатил раньше. Лондон компенсировал ему соответствующую сумму.
– Насколько полной была информация, которую вы отправляли в Лондон?
– С того момента исчерпывающей. У меня не оставалось другого выхода. К тому времени Цирк поставил в известность департаменты министерства. И после этого, – добавил Лимас с ядовитой интонацией, – провал стал лишь вопросом времени. Под напором других департаментов Цирк становился все более требовательным. Они стремились выжать как можно больше информации, готовы были платить ему щедрее. В итоге мы вынуждены были предложить Карлу завербовать других людей, чтобы создать агентурную сеть. Мы совершили неимоверную глупость. На Карла легла непосильная нагрузка, подвергавшая его опасности, подрывавшая его доверие к нам. Это стало началом конца.
– Каков был общий объем полученных от него сведений?
Лимас ответил не сразу.
– Общий объем? Боже, я даже не знаю. Операция продолжалась неестественно длительный срок. Но я думаю, что Карла разоблачили задолго до его гибели. В последние месяцы качество поступавшей от него информации заметно упало. Мне кажется, он попал под подозрение, и с тех пор от него стали скрывать по-настоящему важные материалы.
– И все же, что конкретно он успел вам передать?
И Лимас стал поэтапно вспоминать проделанную Карлом Римеком работу. Петерс не мог не отметить с одобрением, что память этого человека запечатлела все с предельной точностью вопреки огромному количеству спиртного, которое он поглощал. Лимас называл имена и даты, помнил реакцию Лондона, оказываемую оттуда в случаях необходимости помощь. Он помнил суммы, которые запрашивались и выплачивались, даты вербовки в сеть новых агентов.
– Простите, – снова вмешался Петерс, – но я не верю, что всего лишь один человек, каким бы высоким ни было его положение в обществе, как бы он ни был осторожен, изобретателен и усерден, мог собрать такое количество подробнейших данных. Если уж на то пошло, он едва ли успел бы просто-напросто сделать столько фотокопий.
– Но он их сделал, – с нажимом ответил Лимас, внезапно разозлившись. – Он, черт возьми, сумел сделать все это, что бы вы там себе ни думали.
– И Цирк ни разу не потребовал, чтобы вы подробно с ним обсудили, где и как он добывает всю эту информацию?
– Нет, – резко сказал Лимас. – Римек относился к этому вопросу очень ревностно, и Лондону ничего не оставалось, как оставить его в покое.
– Так-так, – задумчиво покачал головой Петерс. А потом неожиданно спросил: – Вы, случайно, не слышали о дальнейшей судьбе той женщины?
– Какой женщины? – с тревогой спросил Лимас.
– Любовницы Карла Римека. Той, что успела сбежать в Западный Берлин в ночь, когда Римека застрелили.
– А что с ней такое?
– Дело в том, что неделю назад она погибла. Точнее – была убита. Ее расстреляли из проезжавшей мимо машины, когда она выходила из своей квартиры.
– Когда-то это была моя квартира, – почти машинально произнес Лимас.
– Возможно, – предположил Петерс, – она знала о сети, созданной Римеком, больше, чем вы сами.
– Что за чепуху вы несете? – вскинулся Лимас.
Петерс пожал плечами.
– Просто очень странно, – заметил он, – что кому-то понадобилось ее ликвидировать.