— Как не понять, Государь? Ригу да Лифляндию, чтобы вернуть Руси ее старинные вотчины. Еще царь Иоанн Васильевич себя ливонским государем именовал, потому, как летописи гласят, что еще в далекой древности православные князья на реке Двине дань собирали. Пусть Максимилиан отдает Ливонию тебе, Великий Государь!
— Нет, мне нужна для Руси только Рига. А Лифляндию и Эстляндию должен получить совсем другой монарх. Его воцарению не станет противиться ни народ Ливонии, ни шведский герцог Карл…
Хотя царь и знал, что он говорит с Афонькой наедине, на всякий случай покрутил головой, чтобы посмотреть, нет ли кого вокруг. А затем понизил голос и стал приказывать Афанасию Ивановичу:
— Прежде, чем отправиться в Архангельск, тайно поедешь в крепость Ивангород на границу с Ливонией…
Закончив инструктаж, царь добавил:
— Добьешься того, что я замыслил, встанешь во главе Посольского приказа.
У Афанасия Ивановича аж дух захватило: его, худородного дворянина, Государь Всея Руси собирался сделать одним из самых влиятельных лиц в стране.
По-современному — министр по делам бывшего Казанского ханства. — Прим. авторов.
Так, в то время называлась империя Габсбургов. — Прим. авторов.
81 метр.
Некоторые современные историки выдвинули версию, будто Щелкалов был одним из участников заговора против царя Бориса и помог Григорию Отрепьеву-Лжедмитрию бежать в Польшу. — Прим. авторов.
Прекрасная память была у царя Бориса. Едииножды услышав имя, помнил его годами. — Прим. авторов.
Дюк — эрцгерцог.
Трансильвания была вассалом Порты. — Прим. авторов.
Сами приходить к супругу за мужской лаской, по придворному этикету, царицы не имели права. — Прим. авторов.
Глава 8. На границе
Дом нарвского ратмана Арманда Скрова находился совсем неподалеку от реки Наровы. Из окна второго этажа был хорошо виден ее берег. А с чердака в подзорную трубу можно было увидеть и русскую крепость Ивангород, находившуюся по другую сторону реки. Сразу бросалась в глаза разница между двумя городами. Если в ливонских городах дома строили из камня, то Ивангород был заполнен деревянными домами, большими дворами, где в садах росли яблони и кусты малины, широкими улицами. Что огорчало, если в Нарве у причала разгружался торговый корабль, а еще один, напротив, готовился к отплытию, то пристань перед Ивангородом была пуста — торговля шла через Нарву.
Принц Густав передал подзорную трубу своей фаворитке Катарине Котор и спросил у члена нарвского магистрата Арманда Скрова:
— Почему русские сами не торгуют с купцами из Европы?
Услышав этот вопрос, красавица Котор скорчила недовольную мину: брови чуть приподнялись, губы сжались, тонкие черты лица посуровели. Женщина подумала про себя: «Боже, о чем это он?! Надо спасать свои головы, думать, как быстрее перебраться на тот берег реки Наровы, а он ведет беседы о торговле! И это в ситуации, когда за нами уже демонстративно следят! Зачем мы вообще полезли на этот чердак, смотреть на Ивангород? Конрад Буссов говорил, что в заговоре по передаче Нарвы в русские руки главный — он, а ратман Скров должен его слушаться. Почему же тогда Скров не докладывает принцу и Буссову о том, каким образом предполагает переправить нас на другой берег? И почему эти придворные — Фридрих Фидлер и Аксель Тролле — смотрят на принца, не скрывая одобрения, вместо того, чтобы обсуждать, как спастись?».
По предложению нарвского ратмана, все его гости поднялись на чердак по деревянной спиралеобразной лестнице. Здесь было очень тесно, так как почти всё помещение было занято мешками с первосортным льном, который купец Скров купил у русских купцов и собирался перепродать немецким корабельщикам. Планировка дома была знакома Катарине по ее родному Данцигу: там купцы также открывали на первом этаже конторы, на втором жили сами, а на чердаках хранили товары, которые поднимали с помощью лебедки в чердачное окошко прямо с телег на мостовой. Островерхие крыши не давали шанса вору забраться на чердак сверху, и купец мог спать спокойно, зная, что его сокровища в полной безопасности.
Дела у Арманда Скрова, видимо, шли хорошо, чердак, как уже говорилось, был полон товара, но именно это на самом деле и не нравилось Катарине. Ведь в помещении было очень тесно, ее грудь упиралась в плечо Акселя Тролле, а сзади она оказалась прижатой к Фридриху Фидлеру столь плотно, что он вполне мог ощущать ее привлекательную пышную попу. От этого опытная в любви Катарина смущалась, как девочка, и с нетерпением ждала, когда же путники уйдут с тесного чердака.