— Левко! Пятьдесят седьмое предупреждение.
— Не буду. Я отклонился от темы… Так вот, прибываем в Гавану. О Кубе ты, конечно, много слышала, читала. Хемингуэй знал, где надо жить, — рядом должен быть океан. Может быть, именно потому на обратном пути, как молния, сверкнула формула, та самая… Вот, гляди, — Левко схватил бумажную салфетку и быстро-быстро что-то написал. — Гляди!
Лариса засмеялась.
— Что я смыслю в этих иероглифах?
— Все!
— …Правда? Ты был на острове Занзибар?
— Был, Лариса. И знаешь — не очень понравилось. Слишком кричащие краски, слишком знойное солнце. Тогда я поплыл на остров Пасхи. К сожалению, Тура Хейердала там уже не было. Видел все, о чем он пишет. Гигантские статуи, тайные сокровищницы аборигенов. Потом на лайнере индийской компании отправился на Яву. Меня всегда привлекали острова.
— Когда ж ты все это успел?
— Успел. Должен спешить. Приближается автобус. Он идет вне графика.
— Какой автобус?
— Есть такой. Маршрут: Земля — Безымянный остров в глубинах Галактики.
— Левко! Семьдесят первое предупреждение!
— Не буду!
А на берегу моря Левко сказал:
— Вот море я вижу впервые. Так случилось… Смешно. Правда, Лариса? Я представлял его совсем другим. Понимаю — зима. Серое, мрачное. Увижу ли его летом?
— Увидишь.
— Не верю.
— Мне?
— Тебе верю. Но автобус…
— Какой автобус? Тебе ли говорить, что наука все может? Десятки болезней побеждены навсегда.
— Да, Лариса. Наука все может. Даже разрушить земной шар.
А еще через день Левко говорил:
— Понимаешь, Лариса, для моей работы и двух жизней мало. В будущем году я должен принять участие в симпозиуме физиков в Дубне. Представляешь — Дубна! Интернациональная столица физики. Затем — в порядке обмена — год обучения в Англии. Языком я владею достаточно свободно. В ближайшие пять лет несколько научных командировок, более или менее длительных. Новосибирск — он становится одним из мировых научных центров. Хьюстон в Соединенных Штатах. Возможно, Токио…
— Замечательно! Именно так ты одолеешь болезнь. Великая цель делает человека богатырем.
— Ой, Лариса! Ты все еще веришь в детские сказки о богатырях.
— Левко!
— …Мне батя рассказывал. Он летчиком был. В тот день, когда стукнуло ему восемнадцать, совершил первый боевой вылет. Сколько их, таких, падало, горело! Он все вспоминает то Юрася, то Василя, то Бублика. Это одного в шутку прозвали Бублик… Удар о землю — взрыв. Восемнадцать-девятнадцать лет… Наука — тоже фронт. Кто-то должен. Академик Заболотный заразил себя чумой, наблюдал. Кто-то должен. А я уже двадцать лет прожил. На два года больше, чем Бублик.
— Левко! Еще одно… такое… слово… и завтра уеду.
— Ни одного. Ты помнишь мелодию «Славянского танца» Дворжака?
— Я оптимистка, — сказала Лариса.
— Я тоже, — откликнулся Левко. — Есть такое стихотворение. Хочешь, прочитаю?
Наступила пауза.
— Прекрасно! Так и живи. — Лариса положила руку ему на плечо.
— Так и буду жить.
— Левко! — со стоном вырвалось у Ларисы. — Молчи!
— Молчу… Нет, лучше я расскажу тебе еще об одном моем путешествии. Есть такой остров Мадагаскар…
Мужчина в берете допоздна бродил у моря. Он не пришел к ужину. Долго не мог заснуть. А среди ночи проснулся, потихоньку вышел в коридор. Там он долго вглядывался в дверь палаты, где лежал Левко. Вглядывался и бормотал: «Серебряный автобус… Серебряный автобус. Венки. Реквием…»
Едва дождался утра и уехал.
Под вечер Левку стало плохо.
Мимо палаты, где он лежал, проходили на цыпочках. Разговаривали шепотом. Из полуоткрытых дверей кабинета главврача до кого-то донеслось слово «ремиссия», и тот стал твердить каждому, что у Левка началась ремиссия. Другой растолковал, что ремиссия означает временное улучшение. Значит, наоборот, не началась, а кончилась ремиссия.
2
Из стихотворения «Серебряный автобус» Л. Первомайского. Перевод с украинского Н. Ушакова.