Однако…
[Ияков: Кто сказал, что я должен подчиняться этой шкуре?]
Юноша встал на босые ноги и двинулся в сторону Гердана.
[Ияков: …]
Ему была дана сила, и он всего лишь решил ей распорядиться.
***
[Ияков: …]
Этим полднем солнце стыдливо пряталось за жирными слоистыми облаками, лишь изредка наотмашь разбрасываясь своими лучами. Ветер дул попеременно, то накатываясь всем своим весом на тонкие ивы, то лениво затихая.
[Ияков: …]
Мускулистый юноша размеренно вышагивал вдоль едва заросшей землянистой тропы, огибая выскакивающие, как волдыри, муравейники. Его оголённый торс был весь покрыт ссадинами, синяками, порезами и кровоподтёками. Босые истерзанные стопы, на удивление, гордо волочились по суховатой траве, вдалбливаясь стёртыми пятками в черную почву.
[Ияков: …]
Его ладони лежали в карманах широких, где-то порванных серых штанов. Пальцы изредка постукивали по кожаному подсумку, небольшому мешочку, в котором когда-то хранился порох, зажигалке и тонкой деревянной трубке.
[Ияков: …]
Вдали уже виднелись пологие крышицы домов Гердана. Время было рабочее: мужики махали граблями и вилами в поле, сгребая сено в стога. От забора к забору металась попрыгивающая чёрная собачонка со свисающими ушами. Таскали банки с холодной колодезной водой подзагоревшие девочки в белых платочках на голове.
[Ияков: …]
Чуб Иякова болтался между глазом и ухом, кончиком дотрагиваясь до колючего подбородка, обросшего щетиной.
[Ияков: …]
Он медленно приближался к какому-то месту.
Что же он собирался сделать с его новой силой?
Убить старосту?
Перебить весь город?
Уничтожить Грота Мордоворота и его шайку?
[Ияков: Прушка, налей мне медовухи.]
Нет.
Первое, что он решил сделать, так это сходить к Петру и снова воспользоваться драгоценными запасами его отца.
Юноша по случайному стечению обстоятельств обнаружил пухлого паренька на заднем дворе его кабака: в том самом месте, где он и угрожал Петру.
[Прушка: Это… Ты?..]
В карих глазах парня читался самый настоящий ужас, словно он увидел живого мертвеца.
Да, Ияков был весь истерзан, но таким он приходил к Прушке не один раз.
[Ияков: …]
Судя по всему, те люди, которые настигли его в лесу, были от старосты, а не от Грота. Это объясняло настолько мрачное лицо у Петра.
[Ияков: Да, это я. Налей мне медовухи.]
[Прушка: Но… Ведь за тобой… Вышли вчера…]
Глазёнки пухляша судорожно метались по высохшей буроватой крови на теле Иякова. Его губки дрожали, а ладони тряслись.
[Ияков: Налей. Мне. Медовуху.]
[Прушка: …]
Пётр остолбенел, его словно парализовало: он не мог ни убежать, ни что-то сделать.
[Прушка: Те люди… Ты их видел:]
[Ияков: Ну, видел, и что, блять?]
[Прушка: Ияков… Скажи, пожалуйста, что ты просто убежал от них…]
Он неотрывно пялился на кровь. Он понимал, прекрасно понимал, что сейчас ответит полуголый юноша перед ним.
[Ияков: …]
[Прушка: …]
[Ияков: …]
[Прушка: …]
[Ияков: Я их убил.]
[Прушка: Хе… Хехе…]
Из его карих глаз потекли слёзы. Из-под пухлых губ вырвался истерический смех, а веки начали судорожно подёргиваться.
[Прушка: Там… Был мой отец… Он сказал, что… Что отомстит за старосту… Они же… Они же друзья… Были…]
[Ияков: …]
[Прушка: …]
[Ияков: Они напали на меня. С оружием. Я лишь защищался.]
[Прушка: И ты думаешь, что это оправдает тебя? ТЫ, БЛЯТЬ, УБИЛ МОЕГО ОТЦА!!!]
Пётр взревел и, вяло замахнувшись, всадил кулак в лицо Иякова.
[Ияков: …]
Он даже не дёрнулся.
[Прушка: Ну почему… Почему я такой слабый?.. Почему я ничего не могу тебе сделать?..]
Весь в слезах, он свалился на землю, схватившись за похлипывающее лицо пухлыми ладонями.
[Ияков: …]
Ияков разочарованно скривил губы; развернувшись, сплюнул в землю и ушёл прочь.
[Ияков: …]
Не нравились ему все эти телячьи нежности.
***
[Ияков: …]
[Староста: …]
Грязный, избитый и, что самое главное, выживший Ияков стоял перед крыльцом того самого широкого деревянного дома, в котором он ещё прошлой ночью закуривал шараш.
[Ияков: …]
[Староста: …]
На него неотрывно смотрел высокий плечистый мужчина с плешивой бошкой и золотистыми бакенбардами. Его лицо насупилось в суровую, абсолютно гневную гримасу.
[Ияков: …]
[Староста: …]
Тем не менее, в его голубых глазах виднелся страх, всеобъемлющий ужас, такой же, как и у Прушки.