«Щупальца» понеслись по полу к окну, выходящему на север, прикоснулись к стеклу, словно впитывая сохранившееся еще недавнее ощущение. Потом они мигом взлетели вверх по лестнице, Келли не спеша двинулась за ними — пусть принюхаются и сделают стойку. Вампиреныши носились по спальне, взбудораженные недавним пребыванием человека; они напоминали животных, которых приводит в безумие какой-то непреодолимый непонятный импульс.
Келли стояла посреди комнаты, опустив руки. Жар ее вампирского тела, ее горячечный метаболизм мгновенно поднял температуру в прохладном помещении на несколько градусов. В отличие от Эфа Келли ни в какой форме не страдала ностальгией. В спальне сына она не чувствовала ни тяги к своему прежнему жилью, ни малейших уколов сожаления или утраты, точно так же не чувствовала она привязанности к своему жалкому человеческому прошлому. Бабочка не оглядывается с горечью или грустью на день вчерашний, проведенный в обличье гусеницы, она просто летает.
В существо вампирши проник некий гул, обозначился в ее голове, пробежал по всему телу. Владыка смотрел через нее. Ее глазами. Узнал, что они разминулись.
Мгновение великой чести и доверия…
Гудение прекратилось так же неожиданно, как возникло. Келли не ощутила упрека от Владыки за то, что упустила Эфа. Она поняла только одно — что была полезной. Среди всех стригоев, служивших Владыке на планете, Келли выделялась двумя достоинствами, особо им ценимыми. Во-первых, у нее была прямая связь с Эфраимом Гудвезером.
А во-вторых, у нее был Закария.
Келли по-прежнему испытывала потребность — необходимость — обратить своего дорогого сына. Это желание теперь не жгло ее так, как прежде, но никогда не исчезало. Она все время чувствовала собственную неполноценность, пустоту. Нынешнее положение противоречило ее вампирской природе. Но она терпела эти мучения по одной-единственной причине: этого требовал Владыка. Одна его неколебимая воля удерживала Келли от обращения сына. И потому мальчик оставался человеком. Оставался неосвобожденным, незавершенным. Вероятно, у повелителя были свои резоны. Она доверяла ему беспрекословно. Мотив оставался неведом ей, потому что ее время узнать еще не наступило.
Пока ей было достаточно видеть, что мальчик сидит рядом с Владыкой.
Келли спускалась по лестнице, а вокруг нее скакали «щупальца». Она подошла к высокому окну и, почти не снижая темпа, вылезла из него таким же способом, каким залезла внутрь. Снова начался дождь, жирные черные капли падали на ее горячий череп и плечи и исчезали облачками пара. Стоя на улице на желтой линии разметки, она снова ощутила след Эфа: он трезвел и ритм его крови становился четче.
Она шла под дождем, оставляя за собой легкий парок, а «щупальца» носились туда-сюда. Вампирша приблизилась к станции метро и почувствовала, как телепатическая связь с Эфом сходит на нет. Расстояние между ними увеличивалось. Он мчался все дальше от нее в вагоне подземки.
Разочарование не затмило ее мысли. Келли будет искать Эфа, пока они не воссоединятся раз и навсегда. Она переправила отчет Владыке и только потом последовала на станцию за «щупальцами».
Эф возвращался на Манхэттен.
«Фаррелл»
Лошадь скакала. Следом за ней неслось облако густого черного дыма и оранжевого пламени.
Лошадь горела.
Охваченное огнем гордое животное неслось галопом с целеустремленностью, вызванной не болью, а желанием. Ночью видимая с расстояния в полтора километра, лошадь без седла и всадника мчалась по плоской разоренной земле к деревне. К наблюдателю.
Фет стоял, парализованный этим зрелищем. Он знал, что лошадь скачет к нему. Он предчувствовал это, ждал. Приближаясь со скоростью огненной струи, скачущая лошадь заговорила (естественно, во сне она умела говорить). «Я живу», — сказала она.
Василий взвыл, когда огненная лошадь поравнялась с ним, и… проснулся.
Он лежал на боку на откидной койке в кубрике под палубой бака раскачивающейся посудины. Качка была бортовая и килевая, и Фет ходил ходуном вместе с судном, вещи вокруг него были связаны и надежно закреплены. Остальные койки были подняты к переборке. Он был один.
Этот сон — всегда одинаковый в главном — преследовал его с юности. Огненная лошадь с горящими копытами скачет на него из темноты, через миг она сомнет его… но в этот момент он просыпался. Пробудившись, он чувствовал сильный, всеподавляющий страх, детский страх.
Фет вытащил свой рюкзак из-под койки. Ткань намокла, как и все остальное на судне, но узел сверху был затянут надежно, все содержимое оставалось на месте.