– И пива, – подсказал сосед.
– А вам? – спросил лакей. – Пивка повторим?
– Нет. Мне не повторяйте.
«Может, заснет, – тоскливо подумал Воронцов. – Налить бы побольше, чтобы уснул. Тогда и уйти. Ведь начнет в спину кричать, животное…»
Но старик не уснул. Он поднялся первым и предложил:
– Пошли, мил человек. Я всю жизнь бездомным прожил – бездомного за версту вижу. Москва нынче бездомных не любит и примечает быстро. Пошли.
Он привел Воронцова в маленький домик на Плющихе, прилепившийся к крутому склону горы, спускавшейся к Москве-реке; было в этом домике темно, дверь отворила подслеповатая старуха и сразу же ушла за тонкую фанерную дверь и там – Воронцов слышал это отчетливо – пробормотала:
– Эх-эхе-хе, тяжелы грехи наши тяжкие…
Старик открыл дальнюю – в углу – дверь и подтолкнул Воронцова в спину:
– Я тут, рядышком. Что надо – кликните, я мигом.
Девушка спала на узенькой софе, укрывшись пледом. Воронцов стоял не двигаясь, прислушиваясь к тому, закроет старик входную дверь на засов или уйдет. И лишь когда скрипуче грохнула щеколда, а потом прогрохотал засов, он выдохнул и медленно осмотрелся. Окно было низкое, закрытое ставнями. Воронцов на цыпочках подошел к ставням, осторожно открыл крючок и выглянул на улицу: окно выходило в густой сад. Голые ветви сирени упирались в стекло.
Воронцов вернулся к двери, запер замок, ключ положил в карман; снял казакин, свернул по-походному, положил возле двери и лег на него, как на подушку, хрустко и длинно вытянувшись.
– Между прочим, – чуть хрипловатым голосом сказала проститутка, – червонец обязаны уплатить – так или иначе.
– Сейчас?
– Можно утром.
– Когда кончится мое время?
– У вас что – нет документов?
– Почему… Есть… Я поссорился дома…
– Не врите. Дед таких не приводит.
– Кто он, между прочим, этот ваш дед?
– Покойный грешник в улучшенном издании.
Воронцов сел. С неожиданным интересом посмотрел на девушку: она лежала, по-прежнему отвернувшись к стене.
– Тебя как зовут? – спросил он.
– А вас?
– Меня зовут Дмитрий Юрьевич…
– Значит, Митя… Маленькое имя, – заметила девушка, – вы уж извините, но мне вас по имени-отчеству называть неудобно: тех, кто с тобой спит, надо называть по имени – я пытаюсь камуфлировать распутство чувством…
– Бред какой-то, – пробормотал Воронцов, увидав громадные синие глаза, густые черные волосы, прекрасного овала лицо, – да вы тут что, все – умалишенные?
– Все, все… Вы, мы, я… Водки не принесли?
– Нет.
– Попросите деда. Это дополнительная такса: за раздельную кровать.
Старик принес водку в грязной, зеленоватого цвета бутылке с отколотым горлышком.
– Сала подай, – сказала девушка.
– Сало кончилось, Анна Викторовна.
– Что у тебя еще есть?
– Хлеб.
– Принеси хлеба.
– Может, сбегать поискать чего на Брянский?
– А что ты там найдешь?
– Там начали пирожками торговать с ливером.
– Дайте ему денег, Митя, пусть он принесет пирожков.
Воронцов достал из бокового кармана пачку денег и протянул старику червонец.
– Сейчас я обернусь, – сказал дед, – мигом.
Когда старик ушел, Анна Викторовна поднялась с софы; была она высокая, тонкая, сложена великолепно, по-английски.
– Без закуски пьете? – спросила она, подойдя к столу.
– По-всякому пью.
Она разлила водку по стаканам и медленно выпила свой – тяжелыми, слышными глотками.
– Пейте, Митя. Сивуха, правда, но гнали ее из хлеба.
Воронцов отошел к окну, отворил ставни. Пламя керосиновой лампы отражалось в стекле ладонями молящейся богоматери.
– Кто вы и почему вы здесь? – спросил Воронцов.
– Ну, это неинтересно.
Он подошел к столу, налил себе водки, выпил залпом, близко заглянул ей в лицо. Глаза у нее были громадные и совсем неподвижные, словно у слепой.
– Что, раздеваться? – спросила Анна Викторовна.
Он наклонился к ней, взял за уши и, закрыв глаза, начал искать ее губы.
– Погодите, дайте же раздеться.
– Не надо, – сказал Воронцов и медленно отошел к окну.
Он стоял, повернувшись к стеклу, и видел, как ладони молящейся затрепетали, а потом взлетело что-то большое и белое, и он понял, что женщина постелила простыню. А потом он услыхал шуршание ее юбок и тихий скрип софы.
– Только разденьтесь, – сказала она, – я ненавижу, когда в кровати лязгают ремнем.
– Спите, милый, – шепнула Анна Викторовна, – вам надо поспать, я вижу, как вы устали…