Старик взмахнул рукой. Дюваль поднялся по ступенькам и встал рядом с ним под небольшим козырьком. Отсюда поверх живой изгороди открывался вид на море. И более того, отсюда в серо-голубой дымке были видны белые домики на побережье Канн. А слева — пирс с яхтами. Все четыре судна по-прежнему стояли на якоре.
— Какой превосходный вид! — восхитился Дюваль.
— Да, — согласился старик и довольно кивнул.
— И вы живете здесь круглый год?
Дамьен бросил на Дюваля хитрый взгляд.
— Я знаю, к чему вы клоните, комиссар, — может, я и старик, но еще не тронулся умом! Заявляю официально: я живу у сына, здесь у меня второе место жительства, можете проверить. Но не хочу вас обманывать, мсье комиссар, вы, наверное, уже знаете, с тех пор как я ушел на пенсию, с 1995 года, я провожу здесь большую часть времени. Я оставил домик в Каннах сыну, так что по закону я живу с ним, но большую-часть времени провожу здесь. Так лучше, и для семьи тоже. Несколько поколений под одной крышей — из этого никогда ничего хорошего не получалось. Детям этот домик пока не слишком интересен. Я их понимаю… Меня раньше и самого не тянуло на остров. Но однажды он понравится и моему сыну. А если нет, неважно, я со своей стороны сделал все, что от меня зависело.
— А город продлит аренду, когда истечет девяносто девять лет?
Дамьен пожал плечами.
— Как знать, как знать. И между нами, тут у каждого жильца своя история аренды, не похожая на другую. Знаете, множество подводных камней и течений, так что все держат ухо востро. Моя матушка когда-то училась в одном классе с женой мэра, так мы и получили этот дом. Что насчет остальных, не знаю. Может, им и пролонгируют договоры, а может, и нет. Все предпочитают об этом молчать. А что произойдет, когда закончится мой договор? — он снова пожал плечами. — Иногда это и неплохо, что договоры заканчиваются, — он указал на соседний коттедж, крыша которого была покрыта синим полиэтиленом, прижатым к черепице большими булыжниками; концы полиэтилена хлопали на ветру. — Крыша прохудилась, и всякий раз, когда идет дождь, дом заливает. Но никого это не волнует. Я положил на него полиэтилен, потому что не хочу, чтобы дом рухнул. Понимаете? Я каменщик. То есть был каменщиком, сейчас я на пенсии. Но за свою жизнь я построил много домов. Мне нравятся дома и не нравится, когда они разрушаются. Сегодня ночью, во время шторма, я боялся, что полиэтилен сдует, и мы вместе с Жаном-Луи положили на него, еще несколько булыжников.
— А что его нынешний арендатор? Его это совсем не беспокоит?
— Ах, его уже давно здесь не было. Но он судится с городом по любому поводу. Он говорит: раз крыша прохудилась, пусть город ее и чинит, — старик махнул рукой. — Ну да бог с ним.
— Очень похоже на историю той гостиницы, о которой рассказывала мадам… э-э-э… как ее звали?
— А, — Франсуаза, Франсуаза Обер, — подсказал старик. — Да, вы затронули больной вопрос. Очень жаль, что так получилось. А Франсуаза, вы видели ее, она немного не в себе. Люди называют ее сумасшедшей, грубовато, как по мне. Она совершенно обнищала. И не может смириться с этим. Но что ей остается делать?. Только рассказывать всем о гостинице. Но все знают ее историю, и никто больше не хочет ее слушать, — он вздохнул. — Но ей тоже пришлось нелегко: свекровь была палец в рот не клади, держала в железном кулаке и отель, и сына, и ей было, наверное, лет сто… — он сделал паузу. — А знаете, это был действительно красивый отель, «Железная маска». Его построила Жанна Обер, свекровь Франсуазы. Но потом начались войны… а во время Второй мировой войны в гостиницу даже заселились немцы… ну, она долго терпела убытки, а когда отель снова открылся в пятидесятые годы, Жанна думала, что сможет вести дела как прежде, хотя к тому времени здание уже нуждалось в капитальном ремонте. Но, наверное, не было денег на то, чтобы отремонтировать все должным образом. Жанна всегда просто затыкала дыры и делала косметический ремонт, но о былом процветании можно было забыть. Если бы она предоставила сыну свободу действий, может, он бы привел отель в порядок. Но Жанна умерла только в 1990 году. И к тому времени было уже слишком поздно. Когда в восьмидесятых годах был принят Lol littoral, Оберы потеряли свою землю. Это был конец.
Дюваль кивнул. Здесь закон оказался безжалостен.
— Да, я уж понял. Но ведь и на верфь этот закон тоже распространялся, да?
— Да, точно. И гостиница, и верфь пришли в упадок. Но верфь смогла оправиться от удара, а гостиница нет.
Старик Дамьен на мгновение замолчал и снова вытер нос носовым платком.
— Вы знаете, Жанно тогда ничего так и не предпринял, он только судился и требовал, чтобы государство взяло эту работу на себя, а гостиница продолжала разрушаться. В 2010 году город экспроприировал ее. Предполагалось, что государство сделает ремонт за свой счет, но внезапно выяснилось, что на Сент-Маргерит, который за это время стал природоохранной зоной, запрещены строительные работы, поэтому отель придется снести. Конечно, город возражал и со своей стороны готов был инвестировать в отель, но до сих пор никакого соглашения не достигнуто. А пока здание все больше ветшает, и кое-кто останавливается там на ночь, разумеется, незаконно. Ведь вместо того чтобы заделать окна и двери, они просто обили виллу железными листами. Это ужасное зрелище, оно ранит нам сердце. Франсуазе на это особенно больно смотреть, — старик вытер платком глаза. — А Жайно действительно умер от горя, бедняга, он последний, кто родился здесь, на острове, и был похоронен здесь. Вы не видели местное кладбище?