Больше танкист ничего подумать не успел. Полковник, оказывается, вовсе не уснул в башне, хотя тишина и стояла весьма подозрительная. Он просто нашел в боеукладке снаряды, зарядил сорокапятимиллиметровку и куда-то выстрелил. А потом заорал:
– Смерть немецким оккупантам! Ведь в бой идут советские юристы!
И так стрелял, пока не угорел от пороховых газов и не уснул на полу, облевавшись. Единственным ущербом героической стрельбы полковника Белогубова стала коза, внезапно оказавшаяся на линии выстрела. Да еще несколько кубометров леса.
На суде полковник клялся, что даже не представляет себе, как танк внутри устроен. К чести бывшего прокурора, солдатика он за собой не потянул и в штрафбат ушел один. А тот солдатик, получив взыскание и массу нарядов, свою медаль получил. И не одну. Но это уже другая история…
* * *Иванов вернулся совершенно ошалевший:
– Граждане командиры, это надо самим видеть.
– Что видеть? – не понял Крупенников. А Лаптев и Харченко переглянулись.
– ЭТО, – многозначительно ответил им разведчик. – Увидите – сами поймете…
– Да что это-то, мать твою?! Объясняй по-человечески!
– Да наши без потерь прошли! Фрицев, как капусту, нашинковали, а потерь нет! Только легкораненые.
– Хм… – издал неопределенный звук Харченко.
Глава 5
Прошлое, 1944 год
Все оказалось так, как и говорил Иванов. Ну, или «почти так». Потерь и впрямь не было. Вообще. Ни одного погибшего. Зато четверть батальона, поднявшегося в атаку, как корова языком слизала. И ни одного тела на поле боя.
Только легкораненые довольно шипят, когда санитары им раны перевязывают.
Первый раз в жизни Крупенников видел, как люди радуются простреленным плечам или рассеченным бровям. А чего ж не радоваться-то?! Судимость снята, смыта пролитой в бою кровью, можно честно надевать свои погоны и награды. А перед этим – отдохнуть недельку в санбате…
И это было бы интересно Крупенникову. Очень интересно.
Но – в другой раз.
Не в этот…
Комсостав батальона собрался в захваченном немецком блиндаже. Даже и прибираться особенно не пришлось, так, кровь замыли по-быстрому. А бумажных голых баб на стенках на этот раз не было.
«Жаль», – рассеянно подумал Харченко, тайком собиравший коллекцию немецкой порнографии. Особисты, они ж тоже люди, порой даже куда человечнее некоторых.
Командиры рот и взводов сидели, как пришибленные.
– Ну?! – не сдержался Крупенников.
– Товарищ майор… – начал старший лейтенант Заяц. Комбат еще не успел толком разобраться в отношениях между офицерами постоянного состава батальона, но уже понимал, что Заяц один из самых авторитетных его командиров. По крайней мере, он всегда начинал докладывать первым. Даже сейчас, когда ситуация была… Идиотской ситуация была. Четыре сотни бойцов поднялось в атаку. Три дошло. Остальные исчезли.
– Прямо передо мной боец исчез, – нахмурясь, говорил Заяц. – Бежал, бежал – и исчез. Как и не было. Я сначала даже не понял, бегу и машинально перепрыгиваю, мало ли – тело упало. А потом вдруг как будто время остановилось… не, не так, не остановилось, а замедлилось, что ли? Ну, чисто как в кино, когда пленка медленнее крутится… Не поверите, но я все железо это летающее, будь оно трижды проклято, видел! Смотрю, хвостовик минометный летит, кувыркаясь. Прямо моему взводному-три в голову, а тот и не дернулся даже. И я будто в киселе каком-то, ни рукой не пошевелить, ни ногой. Вдруг раз – и нет взводного. И хвостовика того нет. Как и не было. А потом все обратно вернулось, и скорость обычная, и звук…
– Мы когда в траншею прыгнули, немцы оттуда тараканами побежали, – неожиданно добавил лейтенант, фамилию которого Крупенников так еще и не запомнил. – Орут что-то по-своему, лица белые, испуганные…
– Пленные есть? – отрывисто спросил Лаптев.
– Есть парочка, правда, помятые слегка. Один унтер, второй рядовой. Полевая дивизия люфтваффе. Мы экспрессом допрос учинили, вот и пришлось их… не без этого.
– Про пленных потом, – отрезал комбат. – Дальше?
– Так вот. Этот унтер из стариков, еще империалистическую помнит…
– Говорю ж, про пленных потом! О странностях этих, мать их за ногу, говори!
– Так я ж как раз об этом! На этого унтера сверху мой боец свалился, из новеньких, боец Фоминых. Ну и давай немца колошматить, а потом вдруг раз – и исчез! Немец ошалевший вскакивает, а у него в руках рукоятка от ножа. Лезвия самого нет, понимаете, только рукоятка. И как заорет: «О, майн готт!» А потом давай креститься, что тот поп! Я его чуть не пристрелил сгоряча, но вовремя про языков вспомнил. Ну и прикладом в лобешник успокоил. А Фоминых так и пропал, ни тела, ни оружия.