Я развернул башню, и Федор выстрелил на ходу. Снаряд пробил самый верх бронированного корпуса, а бронетранспортер ударил по нам сразу из двух пулеметов: крупнокалиберного и обычного МГ-34. Пули хлестали по броне с такой силой, что я невольно сжался. Брызнула разбитая фара, закричал Шпень:
— Он нас прикончит!
Одна из десятков пуль влетела в смотровую щель. Мы выстрелили снова. Попали, нет? Бронетранспортер с ревом несся прочь. Третий снаряд ударил в задний борт. Взрыва мы не услыхали, значит, врезали бронебойным. В любом случае кому-то из сидящих в открытой коробке не поздоровилось. Мы влетели на поляну вместе с «бэтэшкой» третьего взвода. Грузовик ломился сквозь кусты, уходя от нас. Тебя-то мы не упустим!
Осколочный снаряд разнес угол дощатого борта. Вместе с обломками досок взлетел разлохмаченный в клочья брезентовый верх. Выпустили еще два снаряда, один за другим. Взорвался и вспыхнул двигатель. Мелькали фигуры разбегающихся немцев. Я выпустил вслед весь магазин, кого-то свалил, но большинство фрицев скрылись в кустах.
Откинув люки, высунули головы. Грузовик горел, как копна сухого сена. В проломе кузова лежало тело, свесив вниз руки и голову. Еще один труп в луже горящего бензина корчило огнем. Задним ходом Прокофий выбрался из зарослей. Может, бой уже кончился? Треснул винтовочный выстрел. Пуля звякнула по щиту, заставив нас мгновенно нырнуть вниз. Мы ответили на выстрел двумя снарядами и пулеметной очередью. Набирая ход, протаранили полевую кухню, лошади, почти с человеческим криком, в страхе неслись прочь, таща на одном колесе кухню, откуда толчками выливалось густое варево.
— Танки!
Это крикнул Федор или подумал я? Где-то должны быть сволочные фашистские танки, которых мы разнесем с ходу. Но танков мы не увидели, а из-за поворота на большой скорости вывернулся легкий вездеход и пронесся мимо нас. Я с опозданием выпустил остаток диска, наверное, попал, но вездеход, не снижая скорости, исчез за следующим поворотом.
Бой затихал, хотя еще хлопали редкие выстрелы. Федор приказал механику заглушить мотор. Минуты три мы вслушивались. Осторожно двинулись дальше. Увидели БТ-5 из второго взвода. Из люка нам помахал сержант, командир танка. Второму взводу крепко не повезло в первом бою. Сгорели сразу два танка из трех, зато оставшийся БТ-5 благополучно пережил сегодняшнюю заварушку.
— Никого не видно? — спросил я.
Сержант покачал головой. Наверное, ошарашенные боем, мы не поняли друг друга. Немцы отступали, прикрываясь минометным огнем. Мы увидели несколько машин километрах в двух и выпустили в них с десяток снарядов. Азарт боя нас не отпускал. Тем более вокруг сновали наши десантники и приближались пехотные цепи полка. Мы радостно кричали, приветствуя бойцов, размахивали над головами шлемами. Но вскоре настроение у нас изменилось.
От первой роты 171-го отдельного танкового батальона осталось всего три танка. По одному в каждом из взводов. Пройдет время, и я буду спокойно смотреть на батальон, в котором остаются после боев по пять-шесть машин, а три уцелевших танка в роте будут казаться целым подразделением. Но два первых боя, после которых уцелели три танка из десяти, ошеломили нас.
Погиб командир роты Тихомиров, хороший, смелый человек. Наша гордость, «тридцатьчетверка», горела, а башня, отброшенная взрывом боезапаса, валялась рядом. От БТ-7 командира первого взвода после прямого попадания гаубичного снаряда осталась сплющенная башня и дымящийся корпус. Из экипажа никто не уцелел. «Бэтэшку» нашего взводного, с развороченными колесами и сорванной гусеницей, завалило набок. Погиб механик-водитель. Лейтенант Князьков и Паша Закутный отделались контузиями и синяками.
Среди раненых лежал механик-водитель командира роты Шарафутдинов, весь в крови, словно его окунули в лужу с бурой краской. Мы успели привыкнуть к добродушному, смешливому татарину, не подходящему по своей огромной комплекции в танкисты. Шараф, как мы, был из недоучившихся курсантов. Но еще до войны он работал на тракторе, а в училище освоил вождение Т-34. Наверное, Шарафутдинов был умелым механиком, поэтому Тихомиров взял его к себе. Он был в дружбе с командиром роты, но не выделывался. Шараф, как правило, знал обстановку лучше нас, а когда мы его спрашивали о чем-то, то он не делал из событий великой тайны: когда ожидается наступление или когда привезут боеприпасы и еду. Сейчас сержант, перемотанный бинтами и полосками нательной рубашки, тяжело дышал. В него попало не меньше десятка осколков.