Отец Анатолий засмеялся, встал, прошелся как на разминке, широкоплечий, рослый, прямой. Спортивная рубашка и летние светлые брюки ладно сидели на нем.
— Небось, батюшка, дамочки у тебя на исповеди, каясь во грехах, жалеют о том, что не с тем грешили, — хихикнул Тимофей.
— Не всякий грех грешен, — ответил молодой священник. — Это с какой стороны на него посмотреть.
— Именно, — поддержал отец Константин. — К примеру, вы, духовное лицо, женатый человек, а вам Серафима предлагает некую свободную даму для проведения времени. Грешно? Но поскольку жена от вас сбежала, а мужчина вы в самой поре, то какой же в том грех?
— Какой уж! — присоединил свое мнение Тимофей.
— Нашли о чем судачить! — вспылил отец Анатолий, нахмурился и отвернулся. — Нужно мне это сватовство, как вам, любезные, пострижение в монахи.
— Уж это верно, ни к чему, — польщенно заулыбался сторож. — Ну подумай сам, от каких искушений нам спасаться в монастыре?
На подоконнике бесцеремонно и жизнерадостно залился телефон. Сторож подскочил, объявил в трубку:
— Собор слушает! — Подержал минуту, вздохнул: — Обратно не туда попали.
В дверь постучали — как поскребли. Вошла тихонечко Серафима, взглянула из-под надвинутого на брови платка робко и всевидяще, будто стены и пол подмела взглядом.
— Женщина хочет молитву взять, — обратилась она с поклоном к отцу Анатолию. — Вам, батюшка. Идите облачаться.
Отец Анатолий ткнул окурок в жестяную баночку и вышел следом за Серафимой. Тимофей глянул в оконце, сказал:
— Знал владыка, кого к нам прислать. Третий месяц батюшка Анатолий служит у нас, а от бабенок отбою нет в соборе. Так и идут, так и идут на него смотреть. Да ведь не отымешь, есть на что глянуть. И от такого парня жена ушла. Разве таких кидают?
— Попадьей называться не каждой под силу. Но я думаю, что отец Анатолий не шибко и горюет.
— Что же делать-то? Нешто он каменный? Жениться ведь нельзя.
— И это выгодно для прихода. Свободен, молод, собою хорош, а чем больше поклонниц, тем больше прихожанок. Не поп — находка, ищи — не найдешь.
По вековым плитам, истертым неизбывным горем и отчаянными надеждами, хватающими бога за грудки, священник не шел — летел, и бронзовая грива над плечами блестела как рыцарский шлем.
Молодая женщина, которая хотела молитву взять, притулилась у прилавочка ктиторши, склонив голову, покрытую тонким белым шарфиком. Около нее, как около больной, суетилась пожилая богомолка.
— Пройдите сюда, — позвал их отец Анатолий в малый придел.
За батюшкой, ревниво опережая прихожанок, шмыгнула Серафима, встала сбоку чуть поодаль.
Священник обернулся… и приготовленные, заученные слова пропали. Его, как единственного спасителя, как последнее прибежище, умоляли огромные серые глаза, вместившие всю бесхитростную, исстрадавшуюся душу. Он будто стоит на краю полыньи, а в ней утопает кто-то близкий и кричит, молит о помощи.
— Подойдите ближе. Не бойтесь! Как ваше имя? — спросил он, бросаясь на помощь.
— Люба… Любовь, — еле послышался ответ.
— В чем же грех ваш, Люба? Бог всемилостив, он прощает и великие грехи.
Слезы скатились по бледным щекам женщины, упали на черную ткань кофточки.
— Она дочь ваша? — обратился отец Анатолий к пожилой прихожанке.
— Ой нет, батюшечка миленький, нет! Сирота она, ни отца, ни матери, и муж бросает. Детей у ней нет! Первенького не доносила, а потом и не было больше, бог не дал. Наверное, за то наказал, что не взяла она до сих пор молитву, не исполнила обычай. Обязана была через шесть недель прийти в церковь и у батюшки сороковую молитву взять. А вишь, не удосужилась вовремя, вот и наказал ее господь, и нет ей счастья в жизни, — укоризненно причитала тетка и, быстро повертываясь, искала жалостным и выразительным взглядом у отца Анатолия одобрения своей речи.
А он спросил мягко, участливо:
— К врачу обращались?
— Ходила, батюшка, ходила. К профессору! Сказал: бог даст, дети будут. А вот не дает! И мой племянник, муж Любы, путался все с какою попало, а теперь и вовсе из дому ушел.
— Скатертью дорога. Не стоит он того, чтобы вы, Люба, о нем слезы лили.
За спиною отца Анатолия ухмыльнулась Серафима, напомнила:
— Все люди возлюбленные чада господа нашего.
— Не ваше дело, — сказал, не оборачиваясь, отец Анатолий и раскрыл над поникшей головой молодой женщины пухлую потрепанную книгу, что многие годы исцеляла все виды страданий. Читал певучей скороговоркой, торопился возвратить рабу божью Любовь под крыло господа, под его защиту и под свою.