' "ККороль", я "Шрамдва", можете садиться (англ.).
- Ладно, - сказал командир эскадры. - Позвоните в дивизию. Доложите мне.
- Ну, что? - спросил Адмирал.
- Не волнуйся пока. Может, у них неполадки и они гдето приземлились.
- Я б не отпустил Рипо с Лебоном, - сказал Адмирал. - Риск был слишком велик. Если бы ты мне сказал...
- Я не успел. Рипо сам выпросил у меня разрешение лететь с Лебоном. А раз мы с тобой решили, что не стоит отстранять Лебона от полетов...
- Лебона - да, - согласился Адмирал. - Я его не знал. Пусть бы он сломал себе шею. Но Рипо на твоей совести, Люсьен, - с горечью добавил он.
- Почему это?
- Ты его наказал изза Ромера. Он этого не заслуживал.
И о штурмане, и о пилоте, который не видел огней, Адмирал говорил уже в прошедшем времени, ведь и в самом деле, если экипаж долго не возвращался, сомнений в его участи быть не могло. Адмирал вышел на галерею, огибавшую контрольный пост, и стал напряженно вслушиваться, надеясь уловить вдали гул "VVictor", Но малопомалу бесновавшиеся небесные валы улеглись и затихли, точно обессилевшие морские волны. Из громкоговорителей время от времени раздавались голоса последних пилотов, но между ними тянулись бесконечные паузы, нарушаемые только треском радиопомех.
- Не будем об этом, - сказал командир эскадры, закуривая сигарету. Если я виноват в том, что наказал его, ты виноват, что втянул его в эту историю с Лебоном.
- Я тут ни при чем! - яростно возразил Адмирал. - О Лебоне я с ним говорил, но даже не назвал имени. Просто рассказал, что один пилот не видит огней, и Рипо пошел к нему. Если бы я знал...
- А где ты был позавчера, когда все решилось?
- В городе. У меня было свидание.
- С девочкой? - попытался пошутить командир эскадры
- Не с тобой, конечно. Я тебя и здесь вижу достаточно.
Командир эскадры стряхнул пепел за перила галереи.
- Не будем нервничать, - сказал он. - Может, Лебону пришлось выключить мотор. Он просто запаздывает, вот и все.
За стеклянной перегородкой начальник контрольного поста положил трубку и вышел к ним.
- "VVictor" не вернулся, - сказал он. - Ни одна база не имеет о нем сведений.
- Ясно, - сказал командир эскадры. - Позовите меня, как только чтонибудь узнаете.
Командир эскадры потянул Адмирала в комнату разведки, где летчики, попивая чай, отвечали на обычные вопросы intelligenceofficers. Фамилию Лебона и букву его самолета еще не стерли с доски. Выяснилось, что пять или шесть самолетов загорелись над Вюрцбургом, и, возможно, "VVictor" был среди них. Общая цифра ночных потерь тоже была известна: всего девятнадцать тяжелых бомбардировщиков, из которых восемь - во время налета на Вюрцбург, шесть - над Кельном и пять сбито истребителями. Хотя потерпевших аварии сюда не включали, для RAF цифра была небольшая. Меньше двух процентов потерь. Вполне терпимо.
- Столкновений не было? - спросил Адмирал.
- Нет.
Адмирал подумал, что, возможно, такого рода катастрофа произошла с Лебоном; в конце концов, мало ли что может стрястись при ихто ремесле. Ловушек было более чем достаточно, и сам он, хоть и старая лиса, тоже в один прекрасный день может преспокойно угодить в одну из них. Привычным движением он потрогал шрам, пересекавший лоб и скрытый пилоткой, и вздрогнул - в первый раз. В тот вечер, когда Адмирал смеялся над Лебоном, штурман был прав. Ведь и он тоже отмечен каленым железом, точно оставленное на убой животное или дерево, в которое ударила молния.
- ...не видел огней! - прорычал он.
- Что? - спросил командир эскадры.
- Ничего. А у тебя тоже ничего нового о "VVictor"?
- Ничего.
- Тогда крышка.
Он потащил командира в угол комнаты.
- Ты должен порвать приказ о взыскании, - сказал он. - Нельзя, чтобы его нашли в деле Рипо.
- Я обещаю тебе. Когда Рипо вернется, все будет улажено.
- Улажено? - заорал Адмирал. - Ты еще на это надеешься? Все и так уладилось. Для тебя, а главное - для него.
Ворча себе под нос, Адмирал вернулся к домикам. Он вошел в свою комнату, швырнул пилотку на стол, шумно передвинул стул и включил приемник на полную громкость, как всегда не считаясь с тем, что соседи отдыхают. Охваченная войной Европа безмолвствовала, но какието неизвестные станции Америки или, может, Испании передавали джазовую музыку. Не в силах ни за что приняться, Адмирал стал кружить по комнате. Потом закурил сигарету, но с отвращением отбросил ее после первой затяжки. Он не чувствовал больше медового аромата английского табака, и временами ему становилось больно дышать. Он задыхался теперь от малейшего напряжения. "Я слишком много курю", - сказал он себе. И тут же пожал плечами. У него по крайней мере была хоть эта радость в жизни, а вот штурман, который курил немного...
Адмирал вдруг ощутил себя какимто беззащитным. Мир становился для него слишком сложным. Почему штурман уцелел в ночь, когда случилась катастрофа? "Он тоже должен был там остаться", - подумал Адмирал. Но тут же спохватился. Штурман хоть несколько дней был счастлив с этой женщиной. Адмирал попытался представить, какая она, и ему захотелось познакомиться с ней, чтобы спросить, действительно ли штурман страдал изза своего ареста, и чтобы узнать истинную цену этой отсрочки. "Если бы я не ушел в
ту ночь, когда он отправился к Лебону, - проворчал Адмирал, - он не полетел бы с этим типом..."
Да, в этот день дружба его оказалась не на высоте. Он недостаточно серьезно отнесся к конфликту между штурманом и Люсьеном, он не уследил за единственным товарищем, которого любил, и все же он никак не мог понять, почему, отказавшись лететь с Ромером, штурман выбрал пилота, который не видел огней. И он снова упрекнул себя за то, что не вмешался. В ночь, когда все решилось, он вернулся поздно, и о происшедшем узнал на следующее утро, но штурман уже значился в приказе и должен был лететь с экипажем Лебона. Иначе он забрал бы штурмана к себе, все бы устроилось, и, главное, штурман был бы теперь жив.
Адмирал разделся, но, почувствовав укор совести, снова натянул куртку. Через шесть часов после объявления о том, что штурман пропал без вести, вольнонаемные упакуют его вещи и отнесут на специальный склад. Его велосипед повесят за колесо на крюке, вбитом в потолок. Там уже висело столько велосипедов, что этот барак гражданского персонала напоминал склад велосипедного завода. Короче говоря, все быстро исчезало, а освободившиеся комнаты и кровати передавались новым экипажам или тем, кто на них зарился. Гражданский персонал должен был кончить свою зловещую работу еще до полудня.
Дверь в комнату штурмана была не заперта. Адмирал щелкнул выключателем, и резкий свет залил маленькую комнату со стенами из гофрированного железа. Наверно, перед вылетом штурман лежал на постели: на подушке и на одеяле остались вмятины.
Адмирал робко стал открывать ящики комода. Нужно было забрать разные личные бумаги, которые семьям лучше не получать; оставшиеся товарищи всегда так поступали. Адмирал приподнял стопку нижнего белья и красивую летную форму с двумя золотыми нашивками, которую штурман надевал, когда получал увольнение. Больше ничего тут не было. Комната была. совсем голой. И такой скромной, такой бедной, что у Адмирала сжалось сердце. Печка догорела. Только на столе около умывальника рядом с книгами валялись письмо и небольшая бандероль, которые оставил здесь дневальный, разнося вечернюю почту. На том и другом адрес был написан одинаковым женским почерком и стоял штемпель: Саусфилд, Йоркшир.
Адмирал нахмурился, кровь отлила у него от лица, и шрам стал совершенно белым. Он положил книги на место, потом разорвал тонкий шпагат и вскрыл бандероль. В ней лежал гладкий серебряный портсигар с монограммой АР, который он часто видел в руках у штурмана; угол портсигара был помят.
Адмирал положил его на стол, взял письмо и в нерешительности повертел в руках. Потом медленно разорвал его и вместе с оберткой бандероли сунул клочки в карман. Он потушил свет и вышел. Вольнонаемным не составит большого труда вычеркнуть штурмана из списка живых.
Задержавшись на пороге барака, Адмирал взглянул на небо, которое внезапно нахмурилось. Потом вернулся к себе.
1953