Почти засыпая, он подумал о том, что если и дальше будет такое напряжение нервов, то, чего доброго, можно и свихнуться.
«А все-таки ребята молодцы! Даже не верится, что выкрутились из такой сложной обстановки», — подумал он с гордостью за летчиков.
Утро следующего дня ничего хорошего не предвещало. Облачность за ночь понизилась, и не верилось, что где-то, в районе Ленинграда, сильные морозы и безоблачное небо.
Несмотря на отдых, все выглядели уставшими. Видимо, и очень короткий отдых, и вчерашнее напряжение давали себя знать.
Едва только в утренней мгле проявились очертания горизонта, самолеты звеньями стали выруливать на старт...
У озера Ильмень облака опять стали понижаться. Повторялась вчерашняя история. Теперь, набрав три тысячи метров, они шли на дистанциях, обеспечивающих свободу пилотирования. В районе Ленинграда сели уже на аэродром, который по законам боевой обстановки был замаскирован, и зелено-голубые самолеты группы Прокофьева выглядели неоправданно мирными.
Прилетевших встретил командующий авиацией 8-й армии комбриг Копец, с которым Прокофьев был знаком по Испании. Оба имели опыт войны, который трудно использовать здесь и по масштабам, и по условиям боевых действий...
Оставляя справа железную дорогу Ленинград — Мурманск, группа направилась к самому краю советской земли...
На аэродроме посадки Прокофьева ждала телеграмма от Смушкевича с указанием немедленно отбыть в Москву. В этом ничего удивительного не было. Он знал, что на Украине его дожидается второй полк для перегонки сюда.
Огненные трассы войны
Все чаще стали поступать тревожные сведения о скоплении немецких войск у наших границ. Участились случаи нарушения воздушного пространства СССР с разведывательными целями на глубину до трехсот километров. Росло число диверсий на транспорте, линиях связи, оборонных предприятиях, воинских гарнизонах. Атмосфера напряженности нарастала не только в пограничных округах, но и в Харьковском. Были задержаны посторонние люди и на территории штаба дивизии Бирюзова. Документы у них оказались фальшивыми. Комдив потребовал усилить бдительность в гарнизоне.
Участились учебные тревоги днем и ночью с перелетом на запасные аэродромы. Они стали настолько привычными, что уже не волновали ни личный состав полтавского гарнизона, ни местное население, не подозревавшее о вплотную приблизившейся войне. Поэтому, когда однажды под утро раздался настойчивый стук в дверь, Прокофьев прежде всего подумал о том, кто на сей раз объявил тревогу.
В приказе, переданном из штаба ВВС Харьковского военного округа, предписывалось вскрыть пакет с инструкцией действий по боевой тревоге. Прибывшему руководящему составу Прокофьев изложил задачу быть готовым к отражению воздушного противника. Зарядку самолетов довести до полного боевого комплекта.
На лицах многих отразилось недоумение и сомнение в необходимости таких действий. Несмотря на то, что западная граница уже полыхала огнем, здесь пока в это воскресное утро было тихо. Прокофьев и сам не осознавал в этот момент реальности войны. И если бы его сейчас спросили, каковы будут масштабы, характер и последствия войны, он бы без сомнения ответил: война будет скоротечная, победоносная, малой кровью и только на вражеской территории.
Но война с фашистской Германией уже шла и совсем не так, как полагал Прокофьев, как думали многие другие.
...На аэродроме находилось только дежурное звено, когда над ним появился вражеский самолет и сбросил фугасные бомбы. К счастью, жертв и разрушений не было. Из летчиков дежурного звена самым расторопным оказался Васильев. Мелькая в облаках еще не осевшей после бомбежки пыли, его И-16 устремился на взлет. В суматохе, вызванной налетом, как-то забыли об улетевшем летчике. Но когда, по расчету времени, бензин на его самолете кончился, механик напомнил Прокофьеву о Васильеве.
Надо было что-то предпринимать: звонить, лететь, вообще искать. Он мог сесть на вынужденную, и тогда ему необходима помощь. В голову лезли всякие неприятные мысли. Не хотелось допускать только одно — что Васильев мог погибнуть.
Прокофьев дал команду вылететь экипажу Р-5 на поиски вдоль железной дороги Полтава — Киев. А минут через пять после этого дежурный по аэродрому попросил Прокофьева к телефону. На проводе был Васильев. Не скрывая радости, он почти кричал в трубку, что сбил бомбардировщик-разведчик «Дорнье-217».