Тут Катя не вытерпела и прямо подскочила на месте. Анна Сергеевна сразу заметила:
«Ты хочешь что-то сказать?»
И, не успев опомниться, Катя нечаянно выпалила: «Несправедливо!»
Анна Сергеевна даже удивилась: «Что — несправедливо?» А Катя уже не могла остановиться и сказала: «Всё». А сама почувствовала, как кровь заливает ей щёки.
Нет, ей не стало легче оттого, что она сказала. Ей стало гораздо тяжелее.
Новая учительница произнесла спокойным, глуховатым голосом: «Садись. И в другой раз, прежде чем говорить, подумай».
Катя села на место. «Что это я? — с ужасом подумала она. — Сделала замечание учительнице!»
А Наташа Рябинина покачала головой и шепнула ей с укором:
— Ой, Катя, зачем ты так!
Катя и сама не могла бы сейчас ответить, зачем. Как она расскажет об этом дома? Мама просто не поверит, что её Катя могла так обидеть учительницу! А бабушке и Тане рассказывать и совсем нельзя.
Чтобы немного успокоиться, Катя стала думать:
«А может быть, это ничего, что я так сказала? Ведь это — честно! Наверно, все в классе думали то же самое. Только никто не посмел сказать, а я посмела».
Да, но почему же ей теперь так неприятно, если она поступила честно и смело?
Катя даже остановилась на секунду, ковыряя носком ботинка песок на дорожке бульвара. Когда человек поступает правильно, ему не бывает тяжело и стыдно. А ей тяжело и стыдно. Значит, она поступила неправильно. И на самом деле: разве ученики имеют право делать замечания учителю, младшие — старшим? Вдруг бы она, Катя, сделала замечание папе? Нет, даже и представить себе это нельзя.
Ну, а всё-таки, если кто-нибудь поступает несправедливо, надо об этом сказать или не надо? Конечно, надо! Иначе было бы нечестно. Человек обидел другого зря, несправедливо, и пусть знает, что все кругом это видят… Так-то так, но что же было несправедливого? Лене Ипполитовой поставили четвёрку. Она всегда всё знает — и вдруг четвёрка!
А сегодня? Сегодня она и вправду отвечала неважно. Писала на доске ужасно криво и что-то мямлила насчёт безударных гласных. Так что Анна Сергеевна никак не могла догадаться, что Лена круглая отличница. Что ж тут несправедливого?
Катя тяжело вздохнула и медленно побрела дальше, размахивая сумкой. Сумка вдруг показалась ей почему-то очень тяжёлой.
А потом на уроке истории… Серёжа Максимов тоже отвечал не так уж хорошо. Забыл, в каком году было Ледовое побоище… Анна Сергеевна раза три задавала ему наводящие вопросы. Что бы сказала Людмила Фёдоровна, если бы Серёжа ей так ответил? Значит, и тут не было ничего несправедливого?
Катя даже зажмурилась от стыда.
«Ну конечно, не Анна Сергеевна была неправа, а я! Конечно, я! Выскочила тоже! «Несправедливо». Нашлась умница! Одна из всего класса! Обидела новую учительницу ни за что ни про что. Большим тоже, наверно, бывает обидно, когда с ними обращаются несправедливо. Только они виду не показывают».
И Катя представила себе, как Анна Сергеевна, обиженная, грустная, входит после уроков в учительскую. Её спрашивают: «Как вам понравились ваши новые ученики?» — «Ужасный класс, — отвечает Анна Сергеевна. — Особенно одна девочка — худенькая, со светлыми косами. Снегирёва, кажется? Такая дерзкая, невоспитанная». — «Не понимаю, что с ней стало, — говорит старшая вожатая, Надежда Ивановна. — Прежде она вела себя хорошо».
И вот завтра Катю вызывают к директору. И начинается… Вызовут, конечно, и маму… А что мама тут может сказать? Ох, как всё это неприятно!..
Катя позвонила так робко и тихо, как будто пришла не к себе домой, а в гости. Бабушка даже не сразу услышала.
— Я думала, кто-то чужой, — сказала она и поспешила на кухню.
Катя положила сумку в передней на стул, сбросила пальтишко и медленно, как-то нехотя, пошла в кухню.
Бабушка стояла у плиты и осторожно поворачивала на сковороде котлеты. Масло шипело и фыркало, словно сердясь на Катю.
— Сейчас будем обедать, — сказала бабушка. — Что, очень проголодалась?
— Нет, не очень… Даже совсем не хочется есть.
Бабушка внимательно посмотрела на внучку:
— Что с тобой, Катенька? Уж не случилось ли чего-нибудь в школе?
— Да нет. Ничего особенного, — сказала Катя.
А сама подумала: «Ничего особенного… Очень даже особенное!»
Ей сильно хотелось рассказать обо всём, что произошло. И как-нибудь так рассказать, чтобы бабушка была за неё, пожалела и утешила её.
Не зная, как и с чего начать, она молча стояла, облокотившись о край кухонного стола, перебирая в мыслях все те слова, которые могли бы растрогать и разжалобить бабушку.
«Понимаешь, бабушка, сама не знаю, как это вышло. Я не хотела…»
Нет, это не годится. Бабушка, конечно, скажет: «Не хотела бы, так не сказала бы. Никто за язык не тянул».
А если так начать: «Бабушка, у нас новая учительница. Ужасно строгая. Я ей прямо сказала…»
Нет, и так не годится. Бабушка скажет: «Ай, моська! Знать она сильна, что лает на слона!» А потом и начнёт, и начнёт: «Ты что ж это, Катерина, умней всех быть хочешь? Учительницу учить вздумала! Завтра же повинись!»
Бабушка опять оглянулась на внучку:
— Ты что там шепчешь? Уроки, что ли, повторяешь?
Катя покраснела и отвернулась:
— Да, повторяю. Нам наизусть задано…
Бабушка с сомнением покачала головой:
— Вот я тебе сейчас температуру измерю.
И, подойдя, прикоснулась губами к Катиному лбу. Катя почувствовала вдруг такую нежность к её маленьким рукам со вздувшимися жилками, к полосатому переднику, к её старческим губам.
— Нет, ничего, бабушка, — сказала Катя. — У меня нет жара. А только у нас в классе беда: учительница новая.
И она, уже не выбирая слов, рассказала бабушке и о том, что Людмила Фёдоровна заболела и сегодня пришла к ним новая учительница, и о том, какая она строгая, требовательная, даже придирчивая, и о том, как недоволен весь класс. Не рассказала Катя только о самом главном — о том, что она сказала Анне Сергеевне «несправедливо». И потому, что самое главное она утаила, ей нисколько не стало легче от этого рассказа.
Бабушка слушала Катю серьёзно, не перебивая, потом отставила сковородку на край плиты и спросила:
— Не пойму я, Катенька, чего вы хотите? Чтобы больная учительница вернулась на работу? Или чтобы сама начальница пришла вас учить?
— Какая начальница? — сказала Катя с досадой. — У нас директор Вера Александровна, а не начальница.
— Ну, пусть — директор. Что же, ей бросить все дела и заниматься с одним вашим классом?
— Да нет! — сказала Катя. — Вовсе мы этого не хотим. У нас директор не ведёт уроки.
— Ну, вот видишь. — Бабушка с удовлетворением кивнула головой. — И не ведёт даже. Так скажи на милость: чего ж вы добиваетесь? Чем недовольны? Ну, пришёл к вам новый человек — может, лишнюю нагрузку на себя берёт, работает без отдыха, а вы — своё: «Подавай нам Людмилу Фёдоровну, не желаем Анны Петровны!»
— Какой ещё Анны Петровны! — сказала Катя. — У нас же Анна Сергеевна!
— Ну, пусть — Анна Сергеевна. Так вот, что же получается? Пришла она к вам, хочет вас уму-разуму научить, а вы как её встретили? Шумом-гамом? Красиво, нечего сказать! Теперь, может, Анна Ивановна и сама учить вас не захочет.
— Да какая там Анна Ивановна! — ужаснулась Катя. — Анна Сергеевна!