Надпись на обломках вазы, найденной в Ниппуре, говорит о Лугальзагеси как об избраннике всех главнейших шумерских богов. Он – тот человек, «на которого Ан взирает благосклонным взглядом», «кого Энки наделил мудростью», «чье имя возвестил Уту», «дитя Нидабы, вскормленное священным молоком Нинхурсаг», «витязь Инанны», «наместник Нанны»… Все это не просто поэтические метафоры, свидетельствующие о религиозности шумеров, – это прежде всего доказательства власти Лугальзагеси над городами, которые принадлежали этим богам.
Когда Энлиль, царь стран, передал Лугальзагеси царство над страной, когда он обратил к нему взоры всей страны, бросил к его стопам земли, отдал ему их с восхода до захода, тогда он открыл ему путь от Нижнего моря по Тигру и Евфрату до Верхнего моря. С восхода до захода по велению Энлиля не было ему соперника. Сделал он [Лугальзагеси] так, что страны отдыхали в мире, наводнил земли водами радости… Сделал так, что Урук засиял полным блеском; поднял голову Ура, как голову быка, до самого неба; Ларсу, любимый город Уту, наполнил водой; благородно возвысил Умму, любимый город Шара…
Не тщеславие подсказало владыке эти слова. Не ради хвастовства были они начертаны на найденной вазе. Царь понимал: Шумер должен быть объединен.
Пусть Энлиль, царь стран, поддержит мою мольбу перед своим возлюбленным, отцом Аном. Пусть он продлит мою жизнь, позволит странам жить в мире. Народы, многочисленные, как душистые травы, пусть подчинит моей власти… Пусть благосклонно взирает на страну. Благоприятную участь, которую определили мне боги, пусть никогда не переменит…
Чем продиктованы эти мольбы – честолюбием ли первого в истории Шумера императора или его тревогой, что, несмотря на кровь и пожары, он не сумел отвратить от своей родины грозящей беды? Кажется, что покинутый всеми деспот беспокоится не о себе, – его страшит будущая судьба того, что он создал. Он чувствует себя одиноким, во сто крат более одиноким, чем Уруинимгина. Ни народ, ни правящая олигархия, ни жрецы не простили ему крови, которой оплачены единство и могущество страны. Они строят козни, вступают в сговор с изготовившимся к прыжку врагом.
Слишком поздно пришел царь Лугальзагеси. Он опоздал на несколько поколений. Столетия гражданских войн, борьбы за власть, за гегемонию, отсутствие согласия и единства в стране не могли не сказаться. Те, кого он объединил, не хотят единения – потому ли, что оно силой навязано им, или же потому, что Лугальзагеси, в большей степени вождь, полководец, чем политик, не сумел привлечь их на свою сторону.
Нет, не избежать своей участи Шумеру, как и его последнему царю, правлением которого закончился раннединастический период. (Следующий шумерский царь появится более чем через два столетия.) Свергнутый владыка, запертый в клетку, выставленный на осмеяние толпы перед вратами Энлиля в Ниппуре – возле того самого храма, которому он совсем недавно принес в дар жертвенную вазу с описанием своих деяний, – увидит, как хозяйничают в священном городе и во всей стране новые люди – чужеземцы.
ПОД ВЛАСТЬЮ ЗАВОЕВАТЕЛЕЙ
Наступил 2316 год до н. э., год, открывший, как считают историки, эпоху господства в Шумере аккадской династии.
Упадок Шумера, утрата объединенным под властью Лугальзагеси государством независимости обусловлены множеством причин. На северных границах Шумера образовалось могущественное семитское царство – Аккад. Семитские племена северной части Южного Междуречья давно беспокоили Шумер своими набегами. Есть много доказательств того, что проникновение семитских народов, в том числе аккадцев, имело место уже в глубокой древности. Одним из признаков их влияния следует считать, например, семитские имена правителей Киша, которые встречаются уже в эпоху первой династии. Так, если Ку-Баба носила шумерское имя, то ее сын, не упомянутый в «Царском списке», но известный по другим источникам, имел семитское имя – Пузур-Суэн. Цари четвертой династии Киша, как и последние правители Акшака, имели исключительно семитские имена, что говорит о несомненном и весьма раннем проникновении аккадцев в глубь Шумера.
Наивысшей степени это проникновение достигло в XXIV в., когда при дворе Ур-Забабы, царя Киша, побежденного царем Лугальзагеси, жил некий аккадец Саргон, который позднее будет именоваться Саргоном Великим. Этот человек был ловким, дальновидным и проницательным политиком. Для него не были секретом ни слабость двора в Кише, ни сепаратистские устремления отдельных династий. Он переждал то время, когда Лугальзагеси одерживал победы, и, возможно, видел дальше, чем завоеватель из Уммы. Саргон понимал, что объединение Шумера неизбежно окажется кратковременным, недолговечным и непременно обернется против Лугальзагеси. И он не ошибся в своих расчетах. Улучив подходящий момент, Саргон во главе своих соплеменников, лишь ожидавших его сигнала, двинул на Шумер свои войска и
победил Урук, сокрушил его стены; в битве с жителями Урука одержал победу. Лугальзагеси, царя Урука, взял в плен в этой битве, отправил его в клетке для собак к вратам Энлиля.
Саргон, происхождение которого неизвестно (легенда гласит, будто он был найден в «камышовом ковчеге» – любопытное совпадение с преданием о Моисее), построил город Аккад и сделал его своей столицей. Отсюда и название народа. Саргон был выдающимся политиком и военачальником. Ему удалось успешно осуществить планы Лугальзагеси. Созданное им объединенное государство просуществовало почти два столетия. Он не только овладел Шумером, но и вышел далеко за пределы Месопотамии. Империя Саргона и его потомков – сыновей Ри-муша и Маништусу и внука Нарам-Суэна – простиралась до Сирии, Ливана и даже Кипра на западе, гор Тавра на севере, Загра и Элама на Востоке. Блестящие победы Саргона были возможны благодаря прекрасно организованной армии. Централизованное государство с гибким административным аппаратом облегчало успешное проведение завоевательной политики. Люди, смеявшиеся над запертым в клетке Лугальзагеси, с изумлением замечали, что победитель осуществляет планы свергнутого им царя.