- Я против, - отрезало «Животное». - К чему эти сопливые завывания. Строитель, тоже мне, нашелся. Ты определись: ты тормоз или медленный газ? Замер, застыл в своем детстве. Что ни вопрос, то глупость. Заходим, кратко поясняем суть произошедших событий, ни в чем не признаемся. Слабость – для хлюпиков. Лжем, как всегда. Цель, натиск, результат.
Комментарии излишни. Все честно, гласно, открыто. Протокол подписан и сдан в архив. Решение следовало исполнять. «Животному» придется подчиниться. Проведем ночную встречу старых – новых друзей творчески.
Тем временем, как мне потом рассказывали обе мадамы, Евдокия Романовна и Екатерина Федоровна укладывались в домике на Северном кордоне спать. При свете керосиновой лампы. Они уже смирились с участью своего одиночества. Но заметно трусили. Каждая по-своему.
Дуся, расстилая спальник на деревянном подобии кровати, решила поддержать подругу: «Катя, успокойся же ты, наконец». Она уже костерила себя за глупость: зачем только она рассказала ей про тех людей в сумерках. Екатерина Федоровна промолчала. Внутри себя она переживала настоящую паническую атаку. Показать свою слабость, тем не менее, не хотела. Поэтому этой фразе Евдокии Романовне, она совсем не вняла, восприняла ее как напоминание всей критичной сложности создавшегося положения, еще более сжалась, как пружина. Каждый шорох на улице чудился ей уже состоявшимся нападением неизвестных разбойников. Что в сумерках тайно крались через кусты за околицей Северного кордона. Мысленно она уже успела: тринадцать раз проститься с жизнью, дважды составить завещание и четыре раза переписать его. Также попросить прощения у свекра за то, что назвала своего мужа в прошлом году на Пасху «стоеросовой дубиной», помолиться за упокой души своей, усопшей накануне матери, и слезно причитала младшему брату и старшей сестре позаботиться о ее сиротинушках: трех дочерях и двух сыновьях, а также шесть раз успела пожелать «сдохнуть проклятой Нюрке», - соседке по улице, той, что надоумила ее: «решительно, в одночасье, бросить все, и проветриться пару недель вдали от «деревенского рабства», на одном замечательном туристических маршруте.
Человек с веснушками, успокаивая Катрин, волновался не меньше. Но беспокойство Евдокии было другим. Плановым, следующим от указанного неприятного факта. Не более того. Рассудок она свой сохраняла, и даже контролировала. Но страх, и в ее душе, конечно, успел свить удобное гнездышко.
Огонек лампадки выскользнул из темноты. Оставалось дело за малым. Подойти поближе и от души затянуть русское, народное произведение певческого искусства. Я был уверен, что обе девушки сразу поймут, что это я запеваю для них, так как обе неоднократно отмечали мой голос, который достался мне от папы. Я вам о нем уже упоминал, в начале истории. Он редкий, даже для профессиональных исполнителей на сцене. Тем не менее, говорить я им стараюсь тихо, вполне обыкновенно. В детстве я пищал несколько лет в хоре мальчиков высоким дисконтом сопрано, и сильно переживал, что всю оставшуюся жизнь так и буду пугать комаров, вместо высокочастотных электрических приборов. Папа улыбался. Пришло время, и мой голос сильно мутировал. До такой категорической отметки вниз, что стал на октаву ниже простого баса. То есть превратился в «бас профундо». Что с итальянского переводится, как глубокий. Чтобы вам было понятно, что это – я поясню. Один известный заслуженный артист России, с еще множеством регалий и званий, всех оных тут мне никак не вспомнить, обладатель великолепного «баса профундо» Владимир М. [51] рассказывал как-то в эфире телевидения такую историю, приключившуюся с ним. В девяностых годах его пригласили озвучить в мультфильме «Король лев» роль отца Симбы – Луфасы. Он сделал это. Но через некоторое время ему позвонил звукорежиссер, извинился и сказал, что им придется все, что он озвучил в студии перезаписать. Простым тенором, а затем на приборах искусственно понизить тембр голоса, до нужного. Набегающие картинки облаков и пейзажей в мультфильме, после компьютерной обработки создавали эффект самого страшного триллера для детей [52]. Вызывать такие эмоции у юных зрителей не входило в планы представителей отечественного кинематографа.
Ночь. Луна. Тишина. Хлюпанье волн осталось на берегу. Прямо с большой коряги, метров в десяти от окошка туристок, с полагающимся старанием в такой ответственный момент, я затянул:
«Глухой, неведомой тайгою,
Сибирской дальней стороной,