- Вот. Чем себе ни фамилия? - продолжил я. Живи и живи. - А я родился с фамилией своего отца, мой отец унаследовал, соответственно, фамилию от своего отца. - И так, все мои предки по отцовской линии лет триста мучались, страдали, стеснялись. - Пока не родился я.
Искоса наблюдая за господином с тангентой, я понял, что ему приходится несладко. Тот тщетно пытался сообразить: как реагировать на мою околесицу. И было видно, что он уже совершено не рад, что сам зацепился, закусился с фамильным вопросом. Но, оборвать меня, он не решался. Неясности добавили остатки букв на моей груди. Они силился сложить их в слова, но этого не смог бы теперь сделать и лучший из военных дешифровальщиков в мире.
Ободренный полученным преимуществом, я не замедлил с переходом от простой разминки, к главной части процесса одурачивания этого типа. Медленно, не подошел, а подкрался к нему на цыпочках, наклонился к его правому микрофону, отвел в сторону мешающий, рыжий локон. Тактильных ощущений он от меня точно не ожидал, поэтому напрягся, чуть дернулся корпусом вправо, и попытался встать. Но было уже поздно. Я уже протянул руку, и положил ее на стол, за которым тот сидел, перемкнув ему пространство для отступления.
Про себя, я назвал невоспитанного работника заповедника так: очкарик-дурак. Простите меня те, кто, также как и я, носит очки. Этот оптический прибор индивидуального пользования не может служить причиной оскорбления человека, не при каких обстоятельствах! Но этот тип сам нарвался. Если прочитать указанные два слова по буквам наоборот, сзади, вперед, то получалось забавное, замысловатое, отдающее востоком: каруд-кирачко…
Понизив голос до уровня доверительно шепота, я прохрипел ему прямо в ухо, вот так, по слогам: «Мой прадедушка носил двойную фамилию… Каруд-Кир-А-чко…»
В голубых глазах специалиста радиосвязи появился страх. Он растерялся. Голос мой звучал учтиво, но при этом я решительно вторгся в его личное пространство, и хозяйничал в нем! Наверное, поэтому, на мой вопрос, знает ли он, что означает фамилия моего предка, тот, сначала медленно несколько раз понимающе кивнул. Затем же, обнаружив на моей небритой харе внимательный, немигающий, осуждающий взгляд, стал учащено мотать своей головешкой слева – направо, пожимать плечами, сбился с дыхания и закашлял…
Дальше продолжать было нельзя. Урок был закончен. Бедный малый, либо побежал бы жаловаться на меня, правда, при этом, непонятно, на что именно. Либо, не успел бы добежать до второй части, выдуманной с ходу фамилии моего несуществующего, несчастного дедушки. Вчитавшись в последние четыре ее буквы, каждый из нас обнаружит созвучность с деревенско-тюремным названием, с нужником – туалетом, типа сортир.
Я отступил на два шага назад от тела своей жертвы, и, как ни в чем не бывало, быстро завершил рассказ.
«Так вот. На чем я остановился? Ах да. Когда я вырос, то быстро понял, что с такой фамилией жить мне будет очень трудно. На родном, для моих предков, иранском языке, это фамилия…, эта фа…, означает - плохой, очень плохой, человек. Однако, очиститься от такой ужасной ауры сразу невозможно. Плохо скажется на моем потомстве. Так мне объяснили знающие люди, они же посоветовали мне переходный вариант. Под фамилией Петухов-Забайкальский я был вынужден, скрываться…, ой подождите, я не то хотел сказать, - законно проживать, пока, мне не исполнилось 45 лет…»
Радист вжался в свою табуретку, сократился в размерах, как шагреневая кожа[60] из одноименного романа г-на Оноре де Бальзака. Она уменьшалась в размерах каждый раз, после исполнения желания главного героя. Несомненно, радиотехник пять минут назад приобрел, заветное, собственное, - расстаться, как можно скорее со мной…. Но куска кожи из лавки древностей у него не было. Следовательно, мне следовало поспешить удалиться, пока он не превратился в маленького лесного гномика.
Фамилии не выбирают - с ними живут! Смеяться над любой - подлейшее дело. Следующее по значительности от первостатейной глупости и скудоумия - делить людей по их нациям и народностям. В каждой культуре хватает и умных и дураков, и честных людей, и наглых воров.
Покинув старинную, бревенчатую контору заповедника, я с чувством выполненного долга, не торопясь двинулся, к нашей группе, назад на берег. Вертолет к тому времени уже бабахал лопастями, сидя на земле. Из него как зайчики на опушку выскочила дюжина бравых десантников-пожарников МЧС, дружно закурила. Наглотавшись дыму, как будто бы они не смогут этого сделать на месте своего назначения, эти витязи огня побросали окурки в кофейную баночку, запрыгнули все, как один, обратно в вертолет. Туда же залезли и ребятами из конторы. Железная птичка взмыла вверх.