В телевизоре мелькнула синева. Затем что-то едва слышно щелкнуло, появилась прелестная дикторша, начала вещать для населения огромной страны. Но пока не для меня. Звук на моем видео-будильнике был выключен. Значит, было семь часов утра. И я пока никуда не опаздывал.
Человечество много чего изобрело, в том числе и будильники. Которые я не жаловал в школьные годы жизни. Они заставляли меня рано вставать. Но их преимущество, как способ запланированного изнасилования отдыхающего организма, я смог оценить только у дедушки в деревне. Когда голосистый петух, словно специально, подкрался как-то утром под мое окошко и в течение часа безумно кукарекал на грядке под издевательское кудахтанье курочек. Сначала я запустил в него свои тапочки. Но петушок только прибавил голоса. Потом в дело пошли фарфоровые фигурки слоников с буфета, бабушкины очки и чашка с блюдцем. Ничего не помогало. Животный мир был демонстративно самостоятелен и возмутительно последователен. А по будильнику можно было ударить сверху ладошкой или даже кулаком. Он замолкал, и был шанс поспать еще. Пока моя мама не начинала поливать меня холодной водой из специально приготовленного чайничка.
Долго, очень долго естественная потребность человека индивидуализировать свое пробуждение бродила в умах изобретателей. И вот в одна тысяча восемьсот сорок седьмом году предприимчивый француз Антуан Редье наконец-то привел к логическому концу истомившуюся от сна Европу. Он изобрел и запатентовал механический будильник.
Существует еще одна версия происхождения будильников. Ее сторонники утверждают, что в древности петухов было мало, а работать и познавать мир нужно было много. Учителям прошлого приходилось трудно. Постигать науку молодежь отчаянно ленилась и тогда. Поэтому древнегреческий философ Платон более двух тысяч лет назад был вынужден придумать свой первый будильник. Этот хитроумный способ состоял в следующем: водичка капала из одного сосуда в другой, а когда наступал нужный момент, воздух резко давил на клапан флейты, она звучала и будила студентов. А кто проснуться не мог, тому помогали суровые помощники мудреца. Они хлестали проспавших хворостинами по голым пяткам. Юноши немедленно приступали к отработке родительских подношений – гонораров за вбиваемые им знания: повторяли домашние работы, чертили задачи палочками на песке, устраивали споры в поисках истины. Мыслитель же в это время спокойно отдыхал. Таким образом, Платон получал возможность как можно быстрей закончить обучение с одной группой и набрать следующий курс.
Получалось, что простой петух, сам того не ведая, стал причиной развития цивилизации.
Грустные воспоминания из далекого детства обязывали меня выбирать в качестве будильников демократические устройства. С возможностью регулирования и блокирования сигнала, свидетельствующего о том, что время пришло!
Однако я отвлекся. Утро продолжалось. Я нащупал пульт от девушки - она уже улыбалась мне с экрана - и прибавил звук.
«В третьем по численности населения американском штате Флорида население индейцев племени сименолов увеличилось вчера вечером до двух тысяч триста сорока шести человек. Вождь Оцеола стал отцом в тридцатый первый раз».
В утренней тишине грустно чирикнул воробей на ветке у форточки. Очередной трамвай простучал под домом. Мир замер, перестал существовать для меня. С открытым ртом я таращился на экран телевизора. Там титрами побежали те самые, становившиеся уже для меня очень страшными цифры с флакона пены – 2346. Они нелепо подскакивали каждая по отдельности, то вверх, то вниз…
Тридцать первый сын Оцеолы на руках счастливой матери попытался взвизгнуть. Отец-герой Оцеола заговорщицки подмигнул мне.
Разряд молнии в голове выстрелил в нервное окончание левой конечности! Да так, что все мое тело вздрогнуло и причудливо замерло на семнадцать сотых долей секунды…
В следующий момент, не более чем в два раза медленней от указанной величины, я полетел навстречу своей судьбе…
Самая быстрая лань на свете, спасаясь от гепарда, не сможет развить такой скорости перемещения в пространстве, коей смог достичь в коридоре я. В комнате дикое животное метнулось к столу. Полетели, книги, журналы, ручки, вот наконец в моих руках оказался тонкий листок белой бумаги формата А5.[7] Я схватил его, резко протер рукавом халата больной глаз, сморщился, замер, медленно, осторожно открыл оба глаза…