Надюшка подсаживалась к деду и слушала. В деревне она была лишь дважды, да и совсем маленькая, уж и не помнит дедову деревню.
Что ни день все про свою деревню дед Надюшке рассказывает.
— Поедем, деда, в твою деревню! — сказала она однажды.
— Поедем, Надюха, — поддержал ее Андриян. — Токо тебя папка с мамкой не пустят.
— Пустят, деда, пустят! Я будто на лето к тебе поеду, а сама там и останусь.
— А чего тебе не остаться, Надюха? Школу у нас эвон каку отгрохали в позапрошлом годе. Десятилетка! Отец-то твой через то, может, и уехал, что четырехкласска была, все и жил на стороне. А тебе чего не жить да не учиться? Само то. И здоровей. У Митревны знаешь кака корова? Ведерница! Две-то литры в день нам и хватит. Вона ты — шкилет. Молоко из порошка, овощу нет…
Они оба верили: так и будет. И пошло у них каждый день: внучка из школы, дед двери отпирает да приговаривает:
— Пожаловали, Надёжа Леонтьевна, разболакайся, обедай, а я тебе про то стану сказывать, как коммуну у нас в деревне отстояли.
Надюшка в своем седьмом «а» всем уши прожужжала про деда своего да про то, как летом в деревню поедет. Только отец с матерью ничего не знают.
Однажды ночью проснулся Андриян от нестерпимой боли в суставах. Их так ломило, так выворачивало, что хоть волком вой на несминаемом диване-кровати.
«Должно, к большой непогоде, — думал Андриян, потирая ноги. — Шкипидару бы сейчас. А уж чего лучше — в бане бы их веником с вересом потереть». И уж ни о чем нет больше дум, кроме бани. Дух банный в нос так и лезет. Хоть пропади тут рядом с сервантом в сей же миг, если не дадут попариться.
Едва скоротал ночь, ворочаясь на «столешнице», как про себя окрестил Андриян новый свой лежак.
— Леонтий, про баню ты мне говорил, сводить обещал, — напомнил он утром сыну.
— Ой, батя, погоди малость. Никак не вырваться мне с работы в эту неделю. Посиди в ванне, погрейся. — И ушел на свою почетную работу.
Весь день стреляло в Андрияновы суставы. Погрустнел он, сник. Надюшка из школы прибежала, приступила к деду насчет такого настроения. Не утаил дед:
— Вот, Надёжа, кака забота. Ноги крутит, выламывает из гнезд. Ране, чуть чего — вытопим с Ивановной, бабушкой твоей, баньку — да в первый пар, потом шкипидаром ноги-то натрешь, глядишь, болячки и пропали.
— Деда, а мы давай в ванной баню устроим, а? Пару напустим, ты и парься, только чтоб мама не узнала. Давай прямо сейчас, а? Только веник надо…
— Да веник-от есть, Надёжа, — смущенно признался дед. — Я ить, когда собирался сюда, лишку не взял. Бабушка твоя полотенца на посиделках с девками в приданое себе вышивала. Шибко они мне нравились. Вот я и взял одно с собой, а в него веник завернул, тоже бабушкой вязанный. Я ведь в гости ехал, не навсегда… Дак можно, думаешь, пару напустить?
Когда раскрасневшийся дед вышел из ванной, Надюшка нетерпеливо спросила:
— Ну как, деда?
— Да так, охотку маленько сбил. Без отмашки че напаришься? Ну уж дома напарюсь. Пора, должно, домой. Намедни Митревну во сне видел, суседку-то мою. Так обстоятельно она про все мне рассказывала, будто рядом сидела. Только, говорит, мыши завелись в чулане, но я, говорит, муку из мешка в кадушку ссыпала. Да и весна, Надюха, скоро. Грядки копать буду, горох да морковку посажу. А то приедешь — чем угощать стану? — И засмеялся довольно.
В этот вечер Андриян впервые лег спать рано, и думы на нем не висли веригами, как раньше. Только раз екнуло сердце при мысли о самолете, который повезет его обратно, но будто кто-то оторвал от него эту боязнь, как запутанный конец от клубка пряжи, и покатил его легко и весело далеко-далеко, в петушиный крик, к березняку за лесом, к тяжелой щеколде на воротах…
ПЕРВОЦВЕТ
Разбудил Тюньку густой надрывный рев. Вскочила, не сразу поняв, что это за машина надрывается. Словно взлететь силится.
— О-осподи, — ворчала бабушка, направляя пойло корове, — все на свете разбудил, ажно петух другорядь кукарекать зачал с испугу.
Тюнька вернулась в боковушку, нырнула под лоскутное одеяло и только хотела сунуть голову под подушку, как бабушка уж настигла ее своим тоненьким, пронзительным:
— Тюнька!
Она не откликнулась, добирая телом негу теплой постели, впорхнув в легкий сон, сквозь который бабушкин зов кажется разве что комариным писком.