— Да на что он тебе пока что? Сюда знаешь сколько письма идут? Ого! Вроде авиа, а как по ямщицкой веревочке. Успеешь еще!
— Нет, Надя, надо сперва ящик. Я уж год, наверно, ящик этот на двери вижу, голубенький такой. Все думала, что наши с мальчишками письма в него падают. Сергунька старательно ручонку свою обводил — папе на память.
— Чудачка же ты! Ну и характер! Другая бы на твоем месте к начальству его пошла жаловаться или выследила, с кем он. Сколько живу, впервые такую встретила. — Надежда удивленно покачала головой.
— Пойдем, покажи, где ящик продают, — настаивала Елена.
— Да я и сама толком не знаю где. Мы сколько лет живем, всё из ручки почту вынимаем. Сперва думали, что временно живем, к чему мелочами обзаводиться? А потом все забывалось, да так и привыкли без ящика.
— А мне, Надя, временно ни к чему. Мне, видно, ребят тут поднимать. Кто знает, сколько в вагончике проживем? Так все и жить, как на базаре? Узнает и нас почтальонка. А нет тут улицы, так будет, и не дом, а вагончик номер один. Надо, чтобы парни мои дом и уют чувствовали. А то потом и сами будут в беспорядке жить. Ты, Надя, пей чай-то, а то остынет.
Надежда сидела задумавшись. Отодвинула чашку с чаем.
— Вот что, переселенка. В вагончике тебя не пропишут. Не жилплощадь это. Что жить будешь в нем, никому дела нет, а пойдешь да скажешься — попросят освободить, тут они законники, трое у тебя или пятеро — никому ничего не докажешь. Давай-ка паспорт свой, я тебя на своей площади пропишу, договорюсь, тут все так делают. И на работе договорюсь, чтоб без прописки приняли. Это в Москве, чтоб прописаться да на работу устроиться, надо про все последние десять лет жизни справки собирать, а тут… — Она не договорила, махнув рукой, и у Елены отлегло от сердца — поможет ей Надежда, и Север не так уж страшен, если люди — с теплом, а ты к ним — с открытым сердцем.
У Елены слезы навернулись, не пряча их, она обняла Надежду и всхлипнула.
— Ну ладно, пойдем, коли надо, ящик покупать. Мне вечером на работу, с мастером поговорю, завтра забегу и все обскажу.
Елена достала паспорт и, отдавая, снова засомневалась: а вдруг не пропишут?
Из магазина Елена вышла с голубым почтовым ящиком под мышкой.
— Видишь, вон трубы привезли? — спросила Надежда.
Елена, довольная покупкой, не замечала ничего вокруг.
— Где? — отозвалась она не сразу.
— Ну вон, блестят.
— Какие же это трубы?
— Вот именно. Трубы-то в обертке. Обертку как раз и надевают на нашем заводе. Трубы сразу бросают на дно траншеи — и никаких железобетонных коробов.
Елена знала, как много шума бывает на стройке, когда сдают дом, из-за этих железобетонных коробов. Сооружение инженерных сетей под тепло, воду и канализацию всегда задерживалось — железобетонные короба надо было «выбивать», а в это время все, кто был занят на стройке, прыгали через вырытую под сети траншею, она, бывало, уж оплывет, а все ждут, когда подвезут под трубы громоздкие «корыта».
— А эти прямо так бросят, и все? — не поверила Елена.
— Так прямо и бросят. Мы когда на курсах операторов учились, все записывали. Гидрофобная изоляция вокруг трубы. Гидро — вода, фобо — ненавидеть, отталкивать. Воду, значит, отталкивает эта оболочка. Труба и не ржавеет. Да еще этот железобетон не тянуть на Север. Смекаешь?
— Смекаю… ненавидеть… отталкивать… Это надо, как придумано! Отмахнулась труба от всего и лежит спокойно. — И, словно спохватившись, испуганно спросила: — А я хоть справлюсь?
— Научишься! Оборудование теперь же не то, что сперва было, все машины делают. Будешь со мной в одной смене, не пропадем!
— Ну ладно, поживем — увидим, — вздохнула Елена.
— Это хорошо, что твой-то бугаина Сургут выбрал. Тут база покрепче. Да и вообще чего ни возьми — все у нас вперед убежало. Техникум нефтяной есть, музыкальное училище. Мой-то старший сын нынче в институт поступил, тут филиал индустриального института открылся. Железная дорога к нам вперед пришла. Захотел — сел в поезд и не майся, как раньше, в порту, не жди погоду. Там билет на руках, а движения никакого. А летом мы в Омск теплоходом добирались — красота!
— Хорошо уж ты тут обжилась, все знаешь.
— Не говори! Тут же все при нас строилось-открывалось. Сейчас смотришь на тех, кто приехал, оторопь берет: все хапают, хапают чего ни возьми — шмотки, меха. Я уж не говорю о лесах. Люди думают, тут раз неба много, так все с него и падает, а ведь из земли! Раньше, помню, пойдешь туда, где ГРЭС теперь, брусники да ежевики — не выбрать. Грибов белых… А теперь в лесу — на вездеходе. Вытоптали не люди, а машины. Каждый стремится подальше от людей оторваться, чтоб новое место побыстрей охапать. Аукнуться не с кем.