Где-то сгорел вагончик со всем скарбом, — уходя на работу, забыли выключить самодельный «козел» для обогрева. И Елена иногда с полдороги возвращалась бегом обратно, в свой вагончик, все казалось, что оставила что-то включенным — то плиту, то утюг. Неясная тревога гнала ее с работы домой, подолгу не давала уснуть. Посреди ночи она вскакивала и торопливо шла на другую половину вагончика, через тамбурок, где спали ребята. Подолгу стояла у двери, прислушивалась к сонному дыханию детей и все отыскивала причину внезапно толкнувшейся в сердце тревоги. На несколько рядов перебирала события минувшего дня, мысленно проживала его час за часом. Нет, ничего в нем не было плохого, а сердце все не унималось, словно вот-вот кто-то властной рукой постучит в дверь, затрясется вагончик, и все рухнет в снег, и Елена вместе с сонными мальчишками останется в метели, которая в одночасье обгложет тепло и покой.
Под утро приходили сны. То ей снилась осень, когда при малейшем порыве ветра с деревьев облетает листва, и Василий, в новом полушубке и унтах, незнакомый, громко смеясь, собирает охапки листьев и забрасывает Елену. Она силилась отбиться от падавших листьев, закрывала лицо, пыталась крикнуть, чтобы Василий прекратил, плакала, задыхаясь под тяжестью, ей хотелось протянуть к Василию руки и обнять его, а он продолжал смеяться, и смех его пробивался к Елене сквозь толщу листьев все глуше и глуше. Она уже знала, что умрет, если Василий не прекратит сыпать листья, и слабо думала, что пусть бы он скорей убежал к той Гелечке, только бы оставил ей каплю воздуха, вздохнуть разочек и позвать Толю. И вдруг тяжесть спадала, она слышала шум деревьев, кто-то быстро разгребал листья, и лица касалась чья-то большая горячая ладонь. Она еще не видела того, кто спас ее, но чувствовала — это Григорий Иванович. Елене было стыдно того, что она лежит, а Григорий Иванович видит ее неловкую позу. Но он освободил лицо и ушел, не оглянувшись.
Сны возвращали ее в деревню. То на сеновал, куда она забиралась летом, приходя из клуба, чтобы не будить мать и бабушку, то в сосняк за фермой, где они с Василием первый раз поцеловались. Шальные, свободные от дневных забот сны! Днем она и не думала о Василии, гнала мысли о нем, в который раз обещала неведомо кому ни за что не прощать его, если придет. Ночью звала. Молча, исступленно, в слезах звала любовь свою первую, мешались сон и явь. Явственно чувствовала его объятия, тянулась к мужу своему — легкая в своей радости. И сама же слышала чей-то голос: «Это ведь всего лишь сон!» «Ну как же сон? — удивлялась Елена. — Я вся словно корнями проросла, я тяжела, как раньше, как с Толей, Андрюхой и Сергунькой. Вот мой большой живот, маленький бугорок выступил наружу, — наверно, это локоток или пяточка! Я снова буду матерью, будет девочка!» «Это тебе снится», — равнодушно шепчет чей-то голос. «Да нет! — возражает Елена. — Я чувствую, как спускается по жилочкам молоко. Горячо, напряглись соски, маленькой пора есть!» «Уха-ха-ха!» — издалека ухает, как филин, Василий…
— Мам, ваши трубы к школе привезли. Может, это твои трубы, — поблескивая глазенками, сообщил Андрейка.
— А мы с классом ходили на экскурсию под землю, — сдержанно сообщил Толя.
— Как под землю? — вытаращил глаза Сергунька.
— Смотрели горнопроходческий щит, которым пробивают тоннель под воду, тепло и всякие другие коммуникации. Интересно вообще-то. Как в шахте. Говорят, кто хочет — может идти работать после школы.
— Но ты же в техникум! — с гордостью за брата уточнил Андрюха.
— Конечно. Просто интересно было смотреть, что под землей, как в метро, тоннель роют. Говорят, Таратыновки скоро не будет, под ней сейчас тоннель строят, а потом всех оттуда переселять будут, и на этом месте новый микрорайон построят.
— Я потом пойду новые дома строить! — пообещал Андрей. — Чтоб всем домов хватило и вагончиков вообще не было.
Елена радовалась: прижились ребятишки, не скучают по Омску, вечером спать ложатся в радостном ожидании нового дня — скорей бы утро! Утром договорились идти смотреть вертолет с подвеской. У товарища из их класса папа вертолетчик, сказал, что вертолет во столько-то пролетит над Черным Мысом с внешней подвеской.
У Толи восторги попритушены, но и он иногда не мог удержаться, чтобы не выпалить с порога:
— Вот это случай! «Очевидное — невероятное» прямо!
Андрей с Сергуней расспрашивать, а потом такой хохот с ребячьей половины!