Так и уехала дальше, в Уренгой, и вправду взбаламутив заводских мужиков.
Елена даже обрадовалась, что она уехала: слушала ее Елена, и все виделось одно и то же — бежит ее Василий к т о й, бежит, словно дурачок, а не понимает, как смешно на него со стороны смотреть. Может, т а тоже кому мстит. И если между людьми одно мщение только и останется, то в какую же сироту казанскую превратится доброта?!
У нее дух заходился при воспоминании о «хождении за апельсинами» к Григорию Ивановичу. Не суда людского убоялась, нет, тайный этот грех обернулся бы ей такой казнью, что перед Василием ощутила бы себя былинкой, на которую не то чтобы плюнуть, а сапогом ступить не жалко. А ей надо силы, силы такие, чтобы жалость не плескалась в глазах сыновей — хоть теперь, хоть потом. Вон как стараются, особенно Толя, вперед материнского слова работу себе выискать.
Весной сургутские магазины словно половодьем накрыло и все с полок унесло. Мальчишки, как есть садиться, всё о картошке говорили: вот бы сейчас картошечки в мундирах, вот бы жареной. Сибиряки, на картошке росли. А нет ее тут и взять негде — кто же на рынок повезет в такую даль? На работе скажут, что видели вчера картошку в магазине за Саймой, Елена кинется — уже нет, в одночасье же разбирают. Приходит как-то с вечерней смены, Толи дома нет. Уж дорога утонула в потемках — его все нет. Утром чуть свет на работу бежать, а как ляжешь — беспокойство весь сон отстранило. Ребята в голос — не знаем, где Толя.
Ввалился Толя около полуночи, грязный, усталый, а глаза счастливые.
— Я тут мешок картошки принес, и вот еще лук.
— Господи, да где ты, сынок, взял такое богатство?
— Заработал! — деловито сказал сын от умывальника. — Самолетом же овощи в орс привозят. Узнал, что грузчики там всегда нужны, пришел и записался. Мужики брали деньги, а я — натурой. Еще и до дому довез начальник орса. Вот бы, говорит, мне такого сына.
Елена быстро собрала Толе ужин.
— Сынок, тяжело ведь таскать эти мешки, ты же еще не окорпуснел, растешь еще.
Села напротив сына за стол, смотрела, как он с аппетитом ест, крупно, по-мужски откусывая хлеб. Ее захлестнула жалость к сыну, и она, не удержавшись, протянула руку и погладила сына по голове. Он не отстранился, понимающе улыбнулся ей.
— Начальник орса сказал, что послезавтра еще самолет с картошкой будет, последний. Надо запастись.
— К экзаменам надо готовиться, сынок.
— Все нормально. — Пристально посмотрев на мать, помялся. — Я отца в аэропорту видел.
— Подошел?
Толя посмотрел на мать с удивлением, сдвинул брови.
— Он там был не один… И потом… Мам, неужели ты могла бы ему простить? Ведь он — предатель…
— Толя, это я могу все что угодно думать об отце. Но ты… не смей, слышишь, не смей никогда говорить плохо о нем! Он — твой отец!
Толя насупился. Оба замолчали.
— Хорошо, мама, я больше никогда не буду о нем ничего говорить вслух… Его уже нет. — Толя дунул перед собой, помахал перед носом рукой. — Все, он исчез! — Поднялся из-за стола. — Спасибо! Все было очень вкусно. Спокойной ночи, мама! — Толя наклонился к матери, быстро взял ее руку и поцеловал.
Елена сидела онемев, неотрывно глядя на руку, которую только что поцеловал сын.
Тяжелые, давно копившиеся слезы падали на обветревшее запястье и скатывались к пальцам, от этой копившейся между пальцев влаги Елену охватило чувство детской беспомощности и растерянности.
— Олежка сегодня на физкультуре в кроссовках был, ох и классные! — Андрюха с аппетитом уминал жареную картошку, добытую старшим братом, делясь с матерью школьными новостями. — Не наши, финские. У него же мать женилась на своем начальнике. Та-а-акой чувак! Обещал Олежке складной велик. Олежка говорит, что по воскресеньям отваливает ему по три рубля.
Про этого Олежку Елена слышала от сына уже не в первый раз. Приходил и сам Олежка, во всем новом. Елене за домашними хлопотами было не до Олежки и его домашних дел. Приходил тихий, а после начинались прятки с Сергунькой, вагон гремел, Сергунька заливался довольным хохотом, а Олежка степенно и важно говорил, прощаясь:
— Серегу надо в детсад, он у вас тут не развивается.
— Нет пока места в детсадике, — в тон ему вторила Елена. — Все бы в детсад водили, а не в вагончиках запирали. Не один наш Сергунька такой. Вон недавно вагончик сгорел, едва ребятишек вытащили.
— В газете пишут-пишут, что опасно «козлы» включать в балках, а сами бы пожили в вагончике да балке без этого «козлика», так знали бы! — затараторил Андрюха. — Им что? Они в домах, вот и учат. Лучше бы написали, почему эти вагончики на Север притащили. У Олежки дома вон как тепло, хоть и три комнаты, везде жарища. Зачем им этот «козлик», правда, Олежка?