Та с гордым видом наливала из кастрюли чай в эмалированные кружки.
— Этот Север, ох и зараза этот Север! — хохотнула Клавдия. — Сперва рвались на кооперативную квартиру. Купили. Глядь, северные надбавки набежали. Жалко бросать. Ладно, решили еще пожить. Так и выработала северный стаж. Теперь подождем, когда наш папка свой северный добьет. Зато в отпуск едешь… Своя квартира, фрукты, воздух какой! Сели в машину — и куда хочешь катишь!
У Елены вовсе отчего-то смялось настроение. Она не слушала Клавдию, запнувшись на мысли о том, что вот, наверное, из-за таких временно живущих и не хватает детских садиков, квартир, они тут никого не теребят, хватают и увозят куда-то д о м о й тряпье, рвутся между двумя работами, сколачивая на «черный день» десятки тысяч. У них тут словно черновой вариант жизни, и они мирятся с грязью, а потом вроде отмоются и начнут жить набело. Но когда потом? Вон у Клавдии уже вовсю отложение солей, от врачей не выходит, давление прыгает, и вообще климакс. Дети на этих лежаках из ящиков всю жизнь спали. Да разве это жизнь? Дочушка Клавдии без тепла к Северу выросла и теперь небось только и мечтает, чтоб с мужем на собственной машине по Кавказу разъезжать. Достаток, конечно, хорошо. Но жить вот так, жить годами и словно на вокзале, жить цветисто только в отпуске, а все остальное время считать лишь от зарплаты до зарплаты… Ой, чего-то она тут не понимает, а голова гудит, раскалывается.
— Чего, Лена, рано соскочила, посиди еще! — начала ее уговаривать хозяйка.
— Дети же у меня, сама знаешь, — вяло улыбнулась Елена и пошла одеваться.
Спускалась по лестнице и горячо думала: «Да мне бы такую квартиру! На три работы бы устроилась, чтоб настоящий дом у ребят был, чтоб турники они себе понастроили и зарядку делали, верстак чтоб был у мальчишек, цветочки на стенах, коврики у кроваток. А это ж не дом — как только люди живут! Ой, как людей-то жалко! Жалко-то как!»
По пути она решила забежать на минутку к Надежде. Надежда уволилась с завода и работала в быткомбинате рядом с домом, вернулась к профессии закройщика, была довольна.
У Надежды чаю от души напилась, душой отогрелась.
— Ты, Лена, будто переменилась за это время, как погляжу. Приехала не такая. Теперь у тебя глаза сухим жаром горят, чего-то доискиваются будто.
— Себя я ищу, Надя. Ведь я в школе первой ученицей была, на сцене выступала в клубе. Жить хорошо хочется, понимаешь?
— Чего ж не понять? Я тебя сразу поняла, как увидела. Далеко ты пойдешь, и ребята не помеха. На все тебя хватит.
— Ты это про учебу вроде как?
— Такие, как ты, чалдоны упрямые, они из себя жилы вытянут, если за что возьмутся, а не упустят. У нас в Омске соседка была, так когда от нее муж к другой ушел, она на одном самолюбии академию окончила, стала ученым агрономом и новый сорт пшеницы вывела. Теперь про нее в газетах читаю и не верю — неужто моя соседка?
— Толя мой почти об этом же говорил, что бедно живу — между кастрюлями. Замучиваюсь я думать про то, как жить. Страшно учиться, и не учиться страшно. Толя и Андрюха уж больше моего знают, я иногда не знаю, как им объяснить то, о чем спрашивают. Ваське охота доказать, что я и без соболей, сама по себе, человек. Сижу вечером в учкомбинате, спать охота, как подумаю, что н а д о, так весь сон отлетает, злость накатывает — и сразу все понятно.
…Мальчишки еще не спали. Сергунька кинулся к матери, глаза заплаканы.
— Он, он, — всхлипнул Сергунька и ткнул пальцем в сторону Толика, — он мне папельсины не дает. Дяденька тот целый ящик принес. — Сергунька метнулся к столу.
На стуле стоял нераспечатанный ящик апельсинов. Сын просунул в дырку в ящике пальчик.
— Такие папельсинки красненькие, а он сказал — не наше, он сказал — отравленные.
— Этот, как его, с твоей работы, принес, — переминаясь с ноги на ногу, прояснил появление апельсинов Толя.
«Ну, не нести же их обратно! — весело подумала Елена. — Отдам деньги, поблагодарю. Попрусь сейчас обратно с ними — Толя бог знает что подумает…»
— Да какие же они отравленные? — Елена бросилась раскрывать ящик. — Попросила Григория Ивановича помочь с доставкой, вот и все, глупыши вы мои.
— А почему нам ничего не сказала? — не верил Толя.
— Сюрприз потому что! Ты ведь тоже ничего не сказал, когда пошел добывать картошку.
И Толя, за ним Андрюха запустили в ящик руки. Сергунька, тот уже давно разодрал самый большой и яркий апельсин.
Елена вяло терзала апельсин, отрывая корку. На Север не могут привезти в достатке этого добра. В Москве, говорят, на каждом углу круглый год. Там и без апельсинов хватает всего. А тут… ни жилья, ни садиков, ни овощей в достатке. Всё превратили в дефицит.