— Вставай, вставай! — тормошила она мужчину.
«Да ведь не алкоголик, — удивилась она, — не кожа да кости, а нормальный человек». Она трясла его, снова била по щекам.
— Больно же! — вдруг поднял он руку для защиты. — Не надо! Я сам пойду! — И, опираясь о телефонную будку, возник перед Клавдией Андреевной во весь рост.
«Все равно не дойдет, упадет где-нибудь!» — подумалось Клавдии Андреевне.
— До дома далеко? — спросила.
— Бр-р-р-р, — передернулся мужчина, обхватывая себя руками.
— Куда идти, знаете? — настаивала Клавдия Андреевна.
— Ч-чего так холодно? — удивился он, озираясь.
— Ну ладно, я тут за углом живу, придете в себя, чаю попьете и вспомните.
Оскальзываясь кирзовыми сапогами на подмерзших лужах, мужчина закачался следом за Клавдией Андреевной.
— Держитесь за меня! — приказала она.
Неделю назад привезли из городской бани мужчину с обширным инфарктом миокарда. Был воскресный день, и жена была дома, прибежала и, плача, казнилась: поссорились они, она и ляпни сгоряча: «Чтоб ты сдох!» Он, редко выпивавший, хватил стакан водки и пошел в баню… Она все рвалась к нему в палату, упрашивала Клавдию Андреевну пропустить к нему, чтобы попросить прощения. Реаниматоры испробовали все средства — сердце затихало.
— Клавдия, давай своих пиявок! — крикнули ей.
И она, единственная из всего сестринского арсенала не брезговавшая пиявками, ловко посадила их на область сердца. Но было уже поздно: пиявки, равнодушно скользя по смазанной глюкозой груди, скатывались в лоток.
Клавдия Андреевна пожала плечами в ответ на вопрос женщины и тихо сказала:
— Видимо, он был очень послушным мужем, — и ушла.
Почему-то надо сперва потерять, чтобы запоздало спохватиться. Десять лет назад она, замешкавшись со стиркой, не вышла, как обычно, проводить мужа на ночное дежурство, не поцеловала, как всегда, а он все топтался у порога и раза два сказал: «Клав, ну я пошел!» Попался какой-то нескончаемый пододеяльник, который она никак не могла отжать. «Иди, Коль, иди!» — отозвалась, занятая этим пододеяльником. И когда хлопнула входная дверь, у нее отчего-то сжало сердце. Она выскочила на лестничную площадку, но Николая уже не было. Она долго не могла уснуть, вскидывалась, прислушиваясь, хотя муж мог вернуться только утром. Но утро не наступило. И она винила себя, только себя, ей казалось, что если бы она поцеловала мужа, то вышел бы он, выбрался из пожара, потому что считался опытным пожарником.
— К-куда мы идем? — вдруг остановился мужчина.
— Да ко мне домой, — мягко сказала Клавдия Андреевна, — вот уже и мой подъезд.
— Ну пошли, — согласился мужчина.
Его долго бил озноб, и он жадно пил чай, чакая зубами о край кружки. Было ему лет сорок, седина вразброд рассыпалась по густым волосам. Лицо его было уныло и небрито, запавшие глаза слезились в воспаленных веках. Согревшись, он обмяк на стуле, и Клавдия Андреевна тут же, в кухне, устроила его на своем старом пальто, прикрыв байковым одеялом.
— Не зверь же, не съест, — успокаивала она себя всю ночь. Сидела и бессонно караулила тишину в квартире.
Ранним утром, едва проснулись за окном скворцы, Клавдия Андреевна заглянула в кухню и позвала:
— Эй, вставать пора! А то соседи зайдут, испугаются — эка невидаль!
Он нехотя оторвался от пальто, взлохмаченный, с заплывшими глазами, с еще более проступившей щетиной. Да и ничем-то не радовал он взгляд.
Клавдия Андреевна принесла зеркало.
— Гляди! Небось давно не гляделся. Гляди, гляди — до чего себя довел. Только не вздумай на жизнь жаловаться — не поверю!
Руки у него плясали, и он прятал их под линялую рубаху.
— Иди-ка в ванну да отмойся, потом завтраком накормлю.
«И чего вожусь? — удивилась она. — Выдрыхся, и топай бы он на все четыре…»
— Мойся как следует! — крикнула она через дверь ванной.
Его послушное, беспрекословное выполнение ее приказов рассмешило Клавдию Андреевну, и она громко засмеялась. Люди несут в дом брошенных кошек и собак, а она подобрала и притащила мужика! Вот умора!
Он вышел все в той же старой линялой рубахе и хлопчатобумажных брюках, босиком. Волосы его были тщательно причесаны.