— Слышь, Иван, может, жена твоя одумается, мужик ты вроде ничего, как я погляжу. Если уж пить снова начнешь, тогда плохо.
Иван промолчал.
Вечером она разложила в кухне раскладушку, застелила ее чистой простыней. Иван застеснялся, заотказывался, мол, он и так переспит.
Она оставила его в кухне, а сама, подтащив к комнатной двери стол, уснула сразу и без всяких сновидений проспала до самого утра.
В коридоре было тихо. Из кухни никаких шорохов не доносилось. И Клавдия Андреевна подумала, что Иван все-таки неплохой человек и правильно она поступила, приведя к себе. Она тихонько прошмыгнула в ванную, умылась, оделась и подошла к кухонной двери. Осторожно приоткрыв ее, она увидела, что раскладушка пуста. Она вошла в кухню и увидела аккуратно сложенные майку и рубашку, купленные ею вчера в магазине. Она еще раз прошлась по квартире, но Ивана нигде не было. Она окликнула его, подошла к двери. Дверь была заперта на верхний замок, который можно было захлопнуть и выйдя из квартиры, ключ во втором замке был на месте. Открыл и вышел.
Клавдия Андреевна начала быстро собираться на работу, наскоро выпив чаю. Дойдя до той телефонной будки, где лежал Иван, она непроизвольно взглянула туда, словно он мог опять там улечься.
«А вдруг он вышел ненадолго и захочет вернуться?» — подумалось ей. Она заскочила в будку и набрала номер своей терапии. Сказавшись больной, попросила еще раз подменить и была благодарна старшей сестре, что она не стала расспрашивать ее ни о чем, понимая, что Клавдия Андреевна не из тех, кто без причин не выходит на работу.
Она быстренько пробежалась по магазину, купила продукты и заспешила обратно домой. У двери никого не было. Она начала готовить обед, слушая радио, чутко прислушиваясь — не звонят ли у двери. И обрадовалась, когда позвонили. Даже сникла, увидев соседку, которая пришла попросить горчичников. Горчичники Клавдия Андреевна дала и снова то выглядывала в окно, то прислушивалась к шорохам за дверью.
Никто больше не приходил, и это мучительное ожидание тяготило Клавдию Андреевну. Чувство необъяснимой вины все более овладевало ею, хотя она не могла найти ей причины.
Весь вечер она просидела у телевизора, всюду включив свет, и не выключила его, даже когда закончились все передачи.
Взвизгнула где-то далеко под окном собака, и снова все затихло. Чутко прислушиваясь к тишине, Клавдия Андреевна незаметно уснула.
Среди солнечного весеннего утра она не сразу заметила, что вчера забыла выключить свет.
Обычно к рассказам эпилогов не пишут. Вот и я, ставя несколько лет назад точку, не помышляла о каком-то другом конце.
Мне позвонили из областного радио и спросили, нет ли у меня чего-нибудь «человеческого». Я заглянула в стол и обнаружила давно написанный рассказ под названием «Жалею тебя…». Его и предложила на радио. Его читали вечером. А утром я улетела в длительную командировку.
Непредсказуема судьба того, что уходит из твоего стола.
Ну что ж, писатель предполагает, а жизнь, вот уж точно, располагает! Писем было так много, что впору было писать другой рассказ. Но я решила написать эпилог, дав слово самой жизни.
«Вы напрасно не дописали рассказ. Ведь это же о Нине Константиновне вы писали, — было в письме женщины, — мы с ней вместе работаем, и всю эту историю я знаю очень хорошо. Понятно, что вы вольны изменить имя, но вот что Петр Никифорович ушел — неправда. Он — остался! Живут они дружно уже несколько лет. Нина Константиновна очень долго пыталась, когда жила одна, удочерить девочку, но это было сложно одинокой женщине, когда и семьи-то подолгу ждут своей очереди, а когда они с Петром Никифоровичем поженились, они добились своего, и у них есть дочка Ирочка. Сын Петра Никифоровича тоже у них постоянно бывает. Словом, все в этой семье хорошо, потому что Нина Константиновна — добрейшей души человек!»
«Мне хотелось, чтобы писатели покопались, и поглубже, в таком вопросе: почему это у одной жены муж и пьет, и прогуливает, и денег домой не носит — словом, бросовым человеком становится, а как начинает жить с другой, так словно это и не он уже — даже сам себе удивляется и, можно сказать, подвиги совершает.
А я никуда и не уходил. Это ведь про нас с Машей написали? Только как вы про все это узнали и где? Куда мне было бежать? Я же не враг себе! А Маша так и работает в больнице, только не в терапевтическом отделении, а в педиатрии. Ребятишки ее очень любят. Да и есть за что ее любить! С уважением Федор Иванович».