В школу, а не родителям приходили из армии, где служили его воспитанники, благодарственные письма. И эта незримая связь с альма-матер еще больше разворачивала плечи Куприянова.
Облака так и не прорвало. Сорвалось несколько капель, и все. Куприянов с облегчением подумал, что, видно, хмарь к заморозкам. И пусть. Представил, как после ночного инея опустит уши неубранная кукуруза, но это не отвлекло на долгие заботы — в районной газете уже сообщили о выполнении плана по заготовке кормов в их колхозе, а председатель говорит, что заморозок кукурузу не портит. И слава богу. Лишь бы не дождь.
Куприянов и раньше не любил дожди. По бездорожью и в учениях нечего ждать хороших результатов военного смотра. Тоска смертная, а не страда, и не военный смотр эта осенняя непогодица.
— Владимир Васильевич! — К нему бежали девчонки. — А дождя-то ведь не будет.
— Жду доказательств, — повернулся к ним Куприянов.
— Ну, во-первых, жучки разные так и шныряют по стерне. И вообще дождя не будет.
У женщин никогда не бывает «во-вторых», иронично подумалось Куприянову, у них сразу идет «вообще». Никакой логики, просто — во-первых. Все у них первично, потому что все — на поверхности…
— Всё поле прошли? — строго спросил он.
— Всё! — дружно ответили девочки.
— Так. Теперь — на зерноток. — Он посмотрел на часы. — В два часа вас ждет бригадир.
Девчонки заныли: им надо пообедать еще, а времени всего сорок минут на то, чтоб добраться, пообедать и прийти на зерноток.
— Милые дамы! — Он коротко вскинул руку. — Сорок минут — это много. Готовность номер один, и чтобы через секунду я видел мелькающие пятки.
«Милые дамы» побрели в сторону деревни, и Куприянов крикнул вслед:
— Энергичней, чтоб стерня гудела!
Девчонки с хохотом побежали, выбивая кедами пыль из стерни. Вот так же, в кедах, бежала по улице их военного города дочь его, Ритуля, он провожал ее до угла, махал рукой, а она вприпрыжку бежала на волейбольную секцию. Он упрямо отбивал у Галины право участия в воспитании дочери. Жена видела и в семь, и в десять лет дочь только пианисткой, поощряла занятия дочери в маленькой их музыкальной школе, а Куприянов, когда бывал дома, вытаскивал дочь из-за пианино и, взяв за руку, заставлял бежать рядом с собой. Когда дочь ленилась, сердился и однажды, в отсутствие жены, совсем рассерженный категорическим отказом дочери идти бегать, пригрозил:
— Ритуля, если будешь только сидеть и сидеть, у тебя живот опустится ниже коленок.
— Как у мамы? — вытаращила глазенки дочь.
— И даже больше.
Наверное, это был устрашающий довод, дочь безропотно стала делать то, что велел отец, и к десятому классу слыла не только одаренной музыкантшей, но и первоклассной волейболисткой. Куприянов гордился дочерью, ему нравился ее решительный характер, целеустремленность, и он уже не жалел, что вот дочь у них, а не сын. Он любил вдвоем с ней ездить в отпуск к морю, и как это хорошо, что Ритуле нравилось море, а Галине ездить туда было противопоказано. Он заранее брал путевки именно на море, с напускной досадой оговариваясь, что опять иных не оказалось и опять Галине придется ехать в деревню под Ишим к родителям. Она не огорчалась, потому что не любила летней суеты на вокзалах, мечтала в деревне отоспаться, а Куприянов усмехался в душе: от чего отоспаться, от каких таких трудов жены военного, живущей в военных городках, где не продохнуть от «зеленки» гимнастерок и где вечно не хватает работы женщинам, где с дипломом о высшем образовании работают кем угодно и где угодно. Отоспаться так отоспаться, ему было все равно, чем в деревне будет заниматься жена, его бодрили присутствие дочери, море и настоянные на южных ароматах ночи. Он ревниво оглядывал юношей, посылающих пламенные взгляды в сторону его стройной, длинноногой дочери, и боялся, боялся, что какой-нибудь наглец возьмет и назначит ей свидание. Он придумывал вечерние прогулки по дальним и узким улочкам, кормил дочь южными сладостями и старался быть ей всем, кем может быть любящий отец. Он и в прошлом году взял эти две путевки, снова на море. Ему и в голову не пришло, что может быть иначе, чем было, что дочери уже двадцать третий год и Галина беспокоится, что дочка засиделась, пора замуж, а Куприянов странно разозлился вдруг и резко бросил ей, что она уже давно потенциальная бабка, а Галина и не рассердилась, подтвердила, что да, конечно, и ей хочется внучонка. Куприянову не хотелось видеть дочь рядом с каким-нибудь охламоном, ему не нравился ни один мужчина, с кем Ритуля работала в музыкальном училище, он специально, когда приезжал к дочке в гости, пришел пораньше ее встретить и не пропустил ни одного: все они ему казались бесцветными рядом с его дочерью.