Лесник долго сидел на крыльце, погруженный в свои думы.
На сотни километров от Трехозерска тайга и тайга. Осваивая месторождение, врубаются в нее как бог на душу положит. На лесника смотрели сперва с недоумением, даже как на помеху: «О чем ты, Сан Саныч дорогой? Нефть надо брать!» Лосиные лежки, глухариные тока разутюжили бульдозеры. Медведи, ошалев от такой путаницы и неразберихи, выходили на окраины Трехозерска, находили остатки еды, паслись на этих отбросах, как бездомные собаки. Беспокойное время наступило для лесника. Браконьеры, оснащенные вездеходами, мощными лодочными моторами, приходили в тайгу как в собственный дом.
И неизвестно, как долго продолжалась бы единоличная борьба лесника с такой неразберихой, если бы на должность секретаря райкома не был назначен Ермилов, счастливо соединивший в себе способности хозяйственника и партийного работника.
Узнав о дружбе лесника с новым секретарем, руководители нефтяных и строительных организаций стали подчеркивать свое внимательное отношение к Березкину. Кто, не скупясь на улыбку, долго жал руку, называя «лесным директором». Кто трунил над нападками лесника в совсем недалеком прошлом, обещая впредь согласовывать новую просеку.
Березкин знал: не выберись новый секретарь с ним в лес, не порасспрашивай о его «лесной бухгалтерии», а потом не предупреди на бюро о строгом взыскании с нарушителей, никто из этих так переменившихся к нему людей и не подумал бы напроситься с ним в Сухой бор, где, мол, по рассказам гриба видимо-невидимо.
Переменившись внешне, они так и норовили в деле обойти лесника — то без согласования начнут прорубать трассу под ЛЭП, то повалят на лежневку сортовые деревья. Он все думал о сиюминутной готовности таких хозяйственников наладить или прервать отношения, о распределении их симпатий по степени практической полезности человека. Если бы завтра его, лесника, сократили, разжаловали, никто из них и не вспомнил бы о его прекрасном знании тайги. Списали бы, как списывают с баланса проржавевший вагончик или старый дизель.
Ермилов, лесник это сразу приметил, по тайге умел ходить легко, как бы отдыхая во время такой ходьбы. Это Березкин, как настоящий таежник, крепко ценил в людях. Лесник почувствовал уверенность, укрепился в мыслях, что заботы его, Березкина, не мелоченка, не блажь привередливого человека. Ермилов в с е видел сам, Березкин почувствовал это сердцем, обостренным чутьем на людей. И обрадовался.
Он все обдумывал, как бы удобней подступиться к задачке своей, основательно и крепко, этаким пластом вывернуть перед Ермиловым давно запавшую думку о Кедровом береге.
Кедровый берег не был обозначен ни на одной карте. Назвал его так лесник. Лицом берег смотрелся в речку-таежницу Касыл, а спиной привалился к Сибирскому увалу. Могучие, ядреные кедры выбегали на хребет увала огромным массивом. Никем не мерена была созданная природой кладовая.
Крутой взлет берега над рекой не имел доступа для неопытного или чужого человека. Более того — отпугивал. Перед тем как он круто взлетал вверх, выбегал к воде мысом-чертороем. Березкин все дивился: в малую воду особенно были видны бугры, ямы, словно действительно водяной черт тут хорошо потрудился, сделав его страшным, отпугивающим. Дальше — песчаная коса, за поворотом. Воду на повороте словно судорогой свело. Такие суводи не редкость на Касыле. Вихревое подводное течение захватывало реку метров на восемьдесят. Место глухое, потому и закрепилась у охотников-ханты за ним дурная слава.
Миновав суводь и уткнув лодку в песчаную косу, можно было добраться до кедрача, вознаградив себя за труды тишиной, сухой, пружинистой постелью под ногами и смолистым запахом хорошо выстоявшегося леса.
Давно надумал лесник оградить берег от всяческого наступления цивилизации, оставить все в первозданной силе и красе, объявить его заповедником. От охотников-ханты слышал он немало легенд и преданий о месте этом, да и сам-то Кедровый берег был живой сказкой.
Нетронутая тишина привлекла сюда лебедей. Однажды, пробираясь кедрачом, вышел Березкин к небольшому озерцу и замер: лебединое царство! Вода была обрамлена белым кружевом. Лебеди, лебеди, лебеди…
Он, ослепленный белым чудом, попятился, не поверил себе. Потом долго стоял, наблюдая за жизнью на озере. Увидев как-то в Трехозерске даму в шапке из лебедя, испугался, всю ночь не сомкнул глаз. Утром поехал и успокоился — там было все тихо.
Он никому не сказал об увиденном, боялся сглазить, навлечь беду, разжечь любопытство. Только настойчивее, чем прежде, просил райисполком ускорить его дело, разобрать предложение о заповеднике.