Все, кроме Энтони, повскакали с мест. Энтони крепко ухватился за
подлокотники кресла и не сводит глаз с сына.
Скэнтлбери. Мне решительно не нравятся ваши речи, молодой человек.
Уэнклин. Ну, это вы уж чересчур,
Уайлдер. Куда хватили!
Эдгар (теряя самообладание). Бесполезно закрывать глаза на случившееся. Вы, может быть, не боитесь принять смерть на душу, а я не желаю.
Скэнтлбери. Спокойнее, спокойнее, молодой человек!
Уайлдер. Ну нет, я лично ни за что не намерен отвечать!
Эдгар. Нас пятеро членов правления. Если четверо были против, почему же мы не попытались предотвратить несчастье? И вы знаете, почему. Мы надеялись взять рабочих измором. А добились только того, что от голода умерла женщина!
Скэнтлбери (кричит чуть ли не истерически). Я протестую, решительно протестую! Я не какой-нибудь зверь. Мы гуманные люди!
Эдгар (презрительно). Гуманные, гуманные... Значит, мы не отдавали себе отчета в последствиях.
Уайлдер. Глупости. Не знаю, как вы, а я отдаю себе отчет в своих поступках.
Эдгар. Значит, не всегда!
Уайлдер. Но я все предвидел.
Эдгар. Почему же вы молчали?
Уайлдер. А что бы изменилось?
Выразительно смотрит на Энтони.
Эдгар. Если бы вы, я и каждый из нас, кто утверждает, что отдавал себе отчет в последствиях...
Скэнтлбери (обеспокоенно). Я ничего не говорил.
Эдгар (не обращая на него внимания). ...Если бы мы все с самого начала заняли твердую позицию, эта бедная женщина была бы сейчас жива. Мы тут разговариваем, а там другие женщины, может быть, умирают от голода.
Скэнтлбери. Ради бога, сэр, не говорите этого слова... на заседании правления... Это чудовищно!
Эдгар. Да-да, умирают от голода, мистер Скэнтлбери.
Скэнтлбери. Я не желаю этого слышать! Не желаю! Мне неприятно.
Он затыкает уши.
Уэнклин. Мы все хотели достигнуть соглашения - кроме вашего отца.
Эдгар. Я убежден, что если бы акционеры знали...
Уэнклин. Не думаю, чтобы они оказались дальновиднее, чем мы с вами. Только потому, что у женщины слабое сердце...
Эдгар. В такой схватке у каждого сразу обнаруживаются свои слабые места. Это вам любой ребенок скажет. Если бы не та жестокая линия, которую мы взяли, эта женщина была бы жива. И не было бы столько горя. Бесчестно закрывать на это глаза.
На протяжении всей сцены Энтони не сводил глаз с сына. Сейчас он делает движение, словно собирается встать, но Эдгар снова начинает говорить, и он
остается на месте.
Я не защищаю ни рабочих, ни нас - никого!
Уэнклин. Как знать? Может быть, придется защищаться. Представьте: к расследованию привлекаются люди, симпатизирующие рабочим, и они показывают всякие неприятные для нас вещи. Мы должны помнить о нашем положении.
Скэнтлбери (не отнимая рук от ушей). Расследование? Неужели будет расследование?
Эдгар. Мне надоели эти увертки, эта трусость!
Уэнклин. Трусость - пренеприятное слово, мистер Эдгар Энтони. И в самом деле будет похоже на трусость, если мы после этого случая сразу же удовлетворим требования рабочих. Нам нужно быть чрезвычайно осторожными!
Уайлдер. Да-да, осторожность прежде всего! А мы даже об этой смерти знаем только по слухам. Самое целесообразное - поручить Харнессу все уладить. Давно пора это сделать.
Скэнтлбери (с чувством собственного достоинства). Вот именно. (Повернувшись к Эдгару.) А что касается вас, молодой человек, то я буквально не нахожу слов, чтобы выразить... э... свое неудовольствие вашим легкомысленным отношением к такому серьезному делу. Вам следовало бы взять назад свои заявления. Вы отлично знаете наше мнение, а распространяетесь о голоде и трусости. Ведь за исключением вашего собственного отца все мы стоим за политику... э... доброй воли. Ваше поведение неправильно, неприлично, и мне больно... все, что я могу сказать...
Он прикладывает руку к обширной груди.
Эдгар (упрямо). Я не возьму назад ни слова.
Он хочет сказать что-то еще, но Скэнтлбери снова затыкает уши. Тенч что-то торопливо пишет в протоколе, и, чувствуя, что происходит нечто необычное, члены правления один за другим рассаживаются на свои места. Только Эдгар
остается стоять.
Уайлдер (словно решив положить конец перебранке). Я не придаю никакого значения словам мистера Энтони-младшего. Расследование - да мыслимое ли это дело? Я... я вношу поправку к предложению председателя: разрешение конфликта поручить мистеру Саймону Харнессу в согласии с условиями, предложенными им нынешним утром. Кто-либо желает поддержать мою поправку?
Тенч лихорадочно пишет.
Уэнклин. Поддерживаю.
Уайлдер. Отлично! Я прошу председателя внести поправку на рассмотрение правления.
Энтони (глубоко вздохнув, медленно). Мы оказались объектом нападок. (Посмотрев на Уайлдера и Скэнтлбери с презрительной усмешкой.) Готов отразить их один. Мне семьдесят шесть лет. Я являюсь бессменным председателем Компании с момента ее основания - тридцать два года назад. На моих глазах Компания переживала всякое - и удачные годы и тяжелые времена. Я начал трудиться на благо Компании в тот год, когда родился этот молодой человек.
Эдгар склоняет голову. Энтони, крепко схватившись за ручки кресла,
продолжает.
На протяжении пятидесяти лет мне приходится иметь дело с рабочими. Я всегда принимал бой и ни разу не проиграл. Четыре раза я вел схватку с рабочими Компании, и каждый раз я брал верх. Здесь говорили, что я уже не тот, каким был прежде. (Посмотрев на Уайлдера.) Как бы то ни было, у меня еще достаточно сил, чтобы не отступать от своих убеждений.
Голос его крепнет. Открываются двойные двери, в комнату проскальзывает Энид,
следом - пытающийся удержать ее Андервуд.
С рабочими обращались справедливо, им прилично платят. Мы всегда были готовы выслушать их жалобы. Здесь говорили, что времена меняются. Может быть. Но я остался прежним. И останусь таким. Говорили, что хозяева и рабочие равны. Чепуха! В доме должен быть один хозяин. Когда сталкиваются двое, повелевать будет достойнейший. Говорили, что у капиталистов и трудящихся одинаковые интересы. Чепуха! Их интересы далеки, как полюсы. Говорили, что правление только часть машины. Говорили, что правление - только мускулы. Мы правим всем, мы решаем, что нужно делать, и мы должны это делать без страха и колебаний. Бояться рабочих, акционеров, бояться даже собственной тени - да никогда в жизни!