Выбрать главу

-- О как жаль прекрасной влаги! -- вскричала Камилла. -- Вот если бы ты видела, как прелестно устроен источник в саду Равенны! Струя вытекает из бронзовой головы Тритона, бога моря, и собирается в широкий бассейн из темного мрамора. А здесь, как жаль, такой родник пропадает!

Через несколько дней девушки снова отправились в лес и подошли к месту, где был источник. Вдруг Дафнидиона, громко вскрикнув, остановилась и в ужасе молча указала рукой на место, где был источник. Камилла взглянула и также остановилась в изумлении: струя вытекала из бронзовой головы Тритона, и вода собиралась в широком бассейне из темного мрамора. Суеверная Дафнидиона ни на минуту не сомневалась, что это дело лесного духа. Закрыв лицо руками, чтобы не увидеть его, так как это было дурным предзнаменованием, она опрометью бросилась бежать домой. Но Камилла не верила в существование духов. "Конечно, кто-нибудь подслушал мои слова, когда мы здесь гуляли последний раз, -- подумала она. -- Но в таком случае этот человек должен быть и теперь где-нибудь поблизости, чтобы увидеть, какое впечатление произведет на нас его сюрприз". И с этой мыслью она внимательно огляделась: ветви одного из соседних кустов чуть заметно дрожали, Камилла бросилась туда. В эту минуту из куста вышел юноша.

-- Прятки кончились -- в смущении сказал он тихим голосом.

-- Аталарих! Король! -- вскричала Камилла в страхе, почти без сознания она опустилась на траву. Молодой король с испугом и восхищением смотрел на нее, и яркая краска залила его бледное лицо.

-- Теперь бы умереть, -- прошептал он, -- тут, подле нее!

В это мгновение Камилла шевельнула рукой. Это движение привело короля в чувство. Он зачерпнул воды из мраморного бассейна и смочил виски девушки. Та открыла глаза, быстро оттолкнула руку короля и с громким криком: "Варвар! Убийца!" -- вскочила, и бросилась бежать.

Аталарих не последовал за ней. "Варвар, убийца!" -- со страшной болью повторил он и закрыл лицо руками.

ГЛАВА IV

Cо страшными рыданиями бросилась Камилла к матери и рассказала ей все: не было сомнения, что виллу устроил он, сын убийцы ее отца, нетрудно было понять, и зачем это: он любил ее. Чувства боролись в душе девушки.

Она росла во дворце Теодориха, целые дни проводила вместе с бледным и красивым маленьким Аталарихом, который был всегда так ласков с ней, так весело играл и рассказывал такие чудные истории. Дети были очень дружны и привязаны друг к другу. Проходили годы. Дети стали молодыми людьми, и детская дружба постепенно и незаметно начала переходить в иное, более горячее чувство. Но тут разразился удар над Боэцием, его казнили, семью его лишили имущества и сослали. Все окружавшие ее теперь -- мать и друзья -ненавидели варвара-тирана и всю его семью и говорили только о мести. Под влиянием этих толков и тоски по отцу Камилла также стала ненавидеть Теодориха, а вместе и его внука Аталариха.

И вот этот ненавистный враг, потомок проклинаемого ею рода, на котором лежала кровь ее мученика-отца, -- он осмелился признаться ей в любви. Тиран Италии осмелился надеяться, что дочь Боэция...

Рустициана, узнав, в чем дело, также страшно взволновалась и тотчас пригласила Цетега.

-- Скажи же, что нам делать теперь? -- спросила она, рассказав ему все. -- Как спасти мое дитя? Куда везти ее?

-- Куда? -- ответил Цетег, -- В Равенну, ко двору.

-- Ты можешь так зло шутить в такую минуту? -- вскричала вдова.

-- Я вовсе не шучу. Слушай. Ты знаешь, что на королеву я имею безграничное влияние, она вполне в моей власти. Но с этим мальчишкой -- сам не понимаю почему -- я ровно ничего не могу поделать. Изо всех готов он один если не видит меня насквозь, то подозревает и не доверяет мне. И часто, очень часто он мешает мне действовать -- его слова, конечно, влияют на его мать, и влияют сильнее, чем мои доводы. И чем дальше, тем сильнее и умнее. Он и теперь умен не по летам. До сих пор никто из нас не мог справиться с этим мальчишкой, теперь же, благодаря его любви к Камилле, мы через нее будем управлять и им.

-- Никогда! -- вскричала с негодованием Рустициана. -- Пока я жива -никогда!.. Я -- при дворе тирана! Моя дочь, дочь Боэция -- любовница Аталариха! Тень ее отца...

-- Хочешь отомстить за эту тень? Хочешь уничтожить готов? Да? Ну так не раздражай же меня и делай, что тебе говорят. Не о себе я хлопочу, не за себя хочу мстить: мне готы не сделали ничего дурного. Ты же сама вытащила меня из моего уединения, упросила стать во главе заговора, уничтожить Амалов. А теперь ты раздумала? Не хочешь? Ну, прощай, я возвращаюсь к своим книгам.

-- Подожди, не уходи. Дай мне опомниться, ведь это так ужасно -пожертвовать Камиллой!

-- Кто же тебе говорит, что Камилла будет жертвой! Не она, а сам Аталарих. Камилла должна не любить, а только властвовать над ним. Или ты боишься за сердце своей дочери? -- прибавил он, пристально взглянув на вдову.

-- Моя дочь! Полюбит его! Да я собственными руками задушила бы ее!

-- Хорошо! -- задумчиво ответил префект. -- Я сам поговорю с ней.

И он прошел в комнату Камиллы. Девушка с детства привыкла находить в нем защитника и помощника, и теперь, увидя его, быстро встала ему навстречу и доверчиво заговорила:

-- Ты знаешь, наверно, все. И пришел помочь нам?

-- Да, я пришел помочь тебе отомстить.

-- Отомстить! -- вскричала девушка. -- Но как же?

До сих пор Камилла плакала, думала о бегстве, но мысль о мести не приходила ей в голову. Теперь же кровь вскипела в ней: месть, месть за смерть отца, за оскорбление, нанесенное ей! И глаза ее заблестели.

-- Слушай. Ни одной женщине в мире не сказал бы я того, что теперь скажу тебе. Слушай: в Риме составился сильный заговор против господства варваров, меч занесен уже, и теперь отечество, тень твоего отца призывает тебя, чтобы опустить его на голову тирана.

-- Меня? Я должна мстить за отца? Говори же скорее, что надо делать.

-- Надо принести жертву.

-- Все, что хочешь, свою кровь, жизнь! -- вскричала девушка.

-- Нет, ты должна жить, чтобы наслаждаться победой. Слушай: король любит тебя. Ты должна ехать в Равенну, ко двору, и погубить(варвара его же любовью. Мы все не имеем никакой власти над ним. Только ты силой его любви можешь управлять им. И этой властью ты воспользуешься, чтобы отомстить за себя и отца и погубить его.

-- Его погубить! -- странно тихо сказала Камилла, и голос ее задрожал, а на глазах заблестели слезы.

Префект молча взглянул на нее.

-- Извини, -- холодно сказал он. -- Я не знал, что дочь Боэция любит тирана. Я ухожу.

-- Что? Я люблю его? -- с болью вскричала Камилла. -- Как ты смеешь говорить это! Я его ненавижу, ненавижу так, как я никогда даже не подозревала, что могу ненавидеть.

-- Докажи!

-- Хорошо. Он умрет. Завтра... Нет, сегодня же мы поедем в Равенну. "Она его любит, -- подумал префект. -- Но это не беда -- она еще не сознает этого".

ГЛАВА V

Уже несколько недель Рустициана с дочерью жила при дворе, но Камилла ни разу еще не видела короля. Он был сильно болен, несколько недель назад он ездил охотиться в горы, и однажды приближенные нашли его без чувств у источника. Его привели в чувство, привезли домой, но он тяжело заболел. Теперь, говорили, ему лучше, но врачи не позволяли ему выходить из комнаты.

В чувствах Камиллы произошла перемена: ненависть, жажда мести начала постепенно смягчаться состраданием к больному. Живя при дворе, ей часто приходилось слышать, с каким терпением он выносил тяжелую болезнь, как благодарен за малейшую услугу, как благородно кроток. И в сердце ее оживала прежняя привязанность. Но она старалась заглушить ее воспоминанием о казни отца. А когда сердце подсказывало ей, что несправедливо взваливать на него чужую вину -- ведь не он, а его дед казнил Боэция -- она сама себе возражала: а почему он не помешал злодейству?

В этой борьбе чувств проходили дни, недели. Однажды Камилла проснулась на рассвете. В комнате было душно, а на дворе стоял приятный холодок. Она встала и пошла в сад. Там на берегу стоял полуразрушенный храм Венеры, мраморные ступени храма спускались почти к самому берегу. Туда и направилась Камилла. Но, подойдя к лестнице, она увидела там Аталариха, он сидел на ступени и задумчиво смотрел на море. Встреча была так неожиданна, что девушка, растерявшись, остановилась. Король, увидя ее, также смутился, но тотчас овладел собою и, вставая, спокойно заговорил: