Беглецов было столько, что персидская речь уже звучала на сарайских базарах едва не чаще кипчакской. Везирь даже велел время от времени чеканить медную монету с персидской надписью. Во многом благодаря этим умным, оборотистым, предприимчивым людям и стал Сарай одним из величайших и прекраснейших городов мира, которому дивились путешественники. Хотя много разного народа и кроме них забрело сюда за последние годы по древним караванным тропам из Хорезма, из портов на Чёрном море, приплыло по великой реке с севера из Булгара и Руси.
Теперь Сарай аль-Махруса протянулся вдоль реки на целый день пути и затеряться в нём было легче лёгкого. Вот и сейчас старый Бахрам растаял в пелене дождя незаметно и бесшумно, как тень птицы. Наиб даже не заметил, когда тот исчез. Он смотрел вслед Туртасу и Илгизару, которые не спеша уходили по дороге, обсаженной мокрыми от дождя акациями, придерживая с двух сторон злополучную клетку с голубями. Им было по пути. Хижина Бахрама, куда держал путь Туртас, стояла за городом, в укромном и красивом местечке на берегу реки. А Илгизар жил в доме братства водовозов, что на Чёрной улице. Это совсем немного не доходя до заставы на выезде из Сарая.
Юноша несколько лет вкушал мёд мудрости в местном медресе, воздвигнутом по повелению благочестивого хана Узбека, после того, как он стал именовать себя султаном Мухаммедом, защитником веры. Этим летом усердного до книг и знания шакирда приметил Бурангул, староста одного из городских братств водовозов, и позвал учить своих подопечных чтению и письму. Занятие не обременительное, ибо время на это у трудившихся усердно от зари до зари парней, находилось только раз в неделю. Кроме того Илгизар по пятницам читал намаз в их домашней мечети и произносил проповедь. Это давало крышу над головой и стол. Времени оставалось много, и юноша потихоньку пробовал подрабатывать ремеслом переписчика на буртасском базаре. Правда заказчиков было мало и основной заработок Илгизара складывался из выполнения поручений эмирского наиба, который часто привлекал бывшего шакирда в качестве писца и помощника.
Главный кади Сарая мудрейший Бадр-ад Дин однажды выделил Илгизара ему в помощь для проводившегося тогда по приказу эмира расследования, где тот не только отличился, но был даже награждён самим Урук-Тимуром – сокольничим хана. После чего и попал в подручные наиба.
Сам же помощник эмира, глядел вслед удалявшимся и думал думу. Вся эта история с исчезнувшим путником, да ещё назвавшимся новгородцем, ему определённо не нравилась. Больше всего, конечно, не нравилась клетка с голубями. Голуби – это быстрая и тайная связь на большом расстоянии. Хороший почтарь легко преодолевает путь в несколько караванных переходов. С кем собирался сносится этот человек из Новгорода, который почему-то не появлялся в русском квартале? Направлялся он в новый дворец, явно поближе к ханскому двору. За ним кто-то следил.
Для того, чтобы не прийти к отправлению корабля, на который были уже погружены вещи, должна была быть очень веская причина. Наибу даже не хотелось думать какая. Похоже на то, что скоро где-нибудь в Сарае обнаружат неопознанное тело.
Тот, кто возит с собой почтовых голубей, обычно и сам оказывается важной птицей. И завертится колесо тайн, закрутятся, переплетаясь, узелки судеб.
Судьба! Надо же было так случится, что именно к этому кораблю пришёл сегодня помощник эмира, что на этом самом корабле отплывал его старый друг Туртас, бывший любимый сокольник великого хана Тохты. Как ни крути, а благодаря этому неведомому пропащему он отложил отъезд. Наибу это было очень по душе. Туртас сгинул в неизвестность 20 лет назад во время смуты после смерти хана Тохты и неожиданно вернулся из дальних краёв этим летом. Как это часто бывает, не найдя уже почти никого из старых друзей и родных. Давно вышла замуж и умерла в чужих краях его невеста, уснула вечным сном сестра, супруга ханского сокольничего Урук-Тимура, сбежала за море единственная племянница.
Конечно, могущественный Урук-Тимур всячески уговаривал шурина остаться в Сарае, обещал и службу, и покровительство. Но, старый бродяга, прослонявшись лето по улочкам города своей счастливой ушедшей молодости, решил подаваться в родные края. В Мохши. Как он сказал: «Возвращаться, так возвращаться!»
Отъезд сорвался в самый последний момент. Судьба!
Наибу подумалось, что имя, которым назвался исчезнувший бедолага, принадлежит святому Иову Многострадальному. Имя есть знак. Оно ведёт за собой судьбу. Самого наиба крестили Хрисанфом. В переводе с греческого «златоносный». Поди же. Выбился в начальники. Почти в вельможи. Хотя все в Сарае звали его по-русски Златом.