Инсар помедлил и, приняв решение, крикнул:
-- Измир! -- Карлик тотчас подскочил к нему. -- Разберёшься с дамой? Только не убивай.
-- О-о, со слюнками! -- ухмыльнулся Йелландул, -- хереть ей не стану, просто сшибу с ума.
Инсар впустил уродца к визжащей девушке, которая ни разу не попыталась сбежать, хотя в глубине души Килоди на это надеялся. Захлопнулась дверь, и отчаянный девчачий визг серпом разрезал пространство, казалось, заскрежетали старые стёкла. Измир не станет её убивать. Мастер гипноза сведёт девушку с ума, внушит ей, что именно она виновата в смерти своего дружка. Девчонка будет твердить о невероятных вещах: приведеньях, мужчинах в старых кольчугах, которые вынырнули из чёрной дыры, образовавшейся в стене, о невообразимых щупальцах древнего монстра, которые обвивают её юное тело по ночам и просят принести себя в дар. Околесица, после которой помещают в Нуттглехарт -- лечебницу для людей с психическими расстройствами. Там эта прелестная, молодая, пышущая здоровьем и красотой девочка и окажется. Жестокость, не необходимая и в какой-то степени бестолковая. Зачем он пошёл на столь гнусный и низкий поступок? Во всём виноваты "чернила". Дурное влияние и обретённая привычка убивать. На сей раз он не нуждался в долгой реабилитации. Холод и музыка всё равно его не спасут. Он ощущал, что Зуверфы овладевают им, переманивают на свою мрачную сторону, заставляют его быть тем, кем он никогда бы не стал, не встреть на своём пути горе и страдания. Инсара нещадно выворачивало после каждой кровавой экзекуции, после любого акта неосмысленного насилия, но сейчас сердце билось ровно, будто не случилось ничего необычного. Став беглецом, Килоди нашёл ещё одно оправдание своим мерзким поступкам, тем самым в очередной раз угодив поганым Зуверфам. Инсар официально объявлен вне закона, и это означало, что он возвысился над ним.
Вернувшись в свой номер, Иснар снял грязную одежду, сменил её на последний, купленный в придорожном магазинчике комплект из твидовых штанов и ветровки и снова спустился в холл. Вышел на свежий воздух. Небо затянули тучи. Неужели дождливый сезон начнётся так рано? На воротах сарая висел хлипкий замок. Один удар ботинка снёс преграду. Инсар искал топливо. Машин поблизости не было, но он слышал тарахтящий генератор, когда вырубалось электричество. Бак стоял за рабочим станком. Осталось совсем немного на дне. Выжимка из остатков переработанного апатиниума. Бесцветная жидкость с консистенцией подсолнечного масла. Отлично горит. Из дверей отеля, вальяжно ковыляя, вывалился Измир. На его кривой морде застыла самодовольная ухмылка.
-- Чито творишь? -- поинтересовался он.
-- На! -- Инсар протянул карлику бак с остатками горючей смеси, -- спали этот гадюжник!
-- Вы меня балуете! -- радостно воскликнул Из, перехватил бак и заводил хороводы, разбрызгивая топливо вокруг здания. Вошёл внутрь. Вылез через окно, не переставая поливать всё вокруг опасной жидкостью.
-- Девку выволочь? -- нахмурившись, спросил карлик.
Инсар кивнул.
Растерянную и будто провалившуюся в сон, в слезах, с невидящим взором, её усадили на сундук в сарае и закрыли на замок. Её найдут, в этом нет сомнений.
-- Поджигай! -- скомандовал Инсар, но перед этим выгреб всё ценное из карманов жертв. Набралось не густо: два картриджа, ключи, пара подарочных талона на ужин в закусочной "Блинкс", жевательная резинка, перочинный нож и пачка дешёвых презервативов. Дождавшись сигнала, Измир зажёг спичку и бросил в условное место, где возродился огненный змей и, петляя, нацелился в сторону старого, деревянного пристанища "у реки". Пламя разыгралось и разошлось не на шутку. Балки хрустели, истощались и рушились, вздымая пепел и яркие искры. Инсар и его напарник немного постояли, любуясь пожаром, затем осмотрелись -- стемнело -- и решили отправиться в дорогу. Им предстоял нелёгкий путь до Фесрамского тоннеля -- единственного пути в "спящий город".
Глава 7.
Джулия наслаждалась уединением. Утром она почувствовала тошноту, головокружение и жжение в некоторых участках тела. Сомнений быть не могло -- сгорели её миниботы. Опорожнившись, она убедилась в этом наверняка. Джулия поняла, что ей необходимо проветриться-подышать, покинула монастырь и устроилась в прекрасной беседке, которую давным-давно срубили на цветочном холме. Отсюда открывался невообразимо красочный вид: внизу протекала полноводная Илейа, вдалеке раскинулся монастырский комплекс Асмиллы, его сад, винные плантации, конюшня, где держали лошадей и конулов. За монастырём отцветала берёзовая роща, на западе менял краски и старый дубовый лес, что веками дряхлел и возрождался вновь. Вода в реке плескалась, то были мигрирующие косяки рыб. Раз в год всего пару дней они перебираются ниже по течению, руководствуясь приказом природы. Джулия закрыла глаза и вообразила, каким может быть это место зимой, под слоем белого снега. И улыбнулась. Близились дожди, погода менялась, похолодало. Джулия вышла из стен монастыря в одном лёгком голубеньком платьице, которое не спасало и от самых приветливых ветров. Продрогнув, она собиралась возвращаться под крышу обители, но тут же на её плечи легла тёплая, подбитая кроличьим мехом куртка с начищенным серым воротником. Мурашки разбежались по сторонам, уступив место приятной, томной неге. Атлас присел рядом и так же, как Джулия, уставился на дивный пейзаж.
-- Сколько лет здесь живу, никак не могу привыкнуть к этому великолепию, -- растопил тишину Атлас, -- даже самые большие упрямцы не спорят о здешних красотах.
-- Не предполагала, что "деревянные" могут быть настолько сентиментальны, -- хмыкнула Джулия.
-- Дело не в чувствах. Просто мне нравится делать фото, отсюда они получаются самыми востребованными. Да, я продаю их на одной популярной ячейке Потусторонней Вязи. Покупатель из Детры. Выкладывает приличные бабки, хочу тебе сказать.
-- Поверь, поглазеть на твои шедевры мне так и не захотелось, -- парировала Джулия и потёрла ладони, разгоняя кровь.
-- К вечеру ветер становится хлестче. Вот и Кей захворал. Я заметил, они с Неолой неплохо ладят.
-- Почти ровесники, достаточно общих тем. Они обязаны дружить, -- предположила Джулия.
-- Откуда такая странная фамилия, Фокстрот? -- поинтересовался Атлас и будто бы прикусил язык, ожидая очередной едкости. Но Джулия ответила просто и без выкрутасов.
-- Досталась от матери. Я её любила, правда наговориться нам не удалось. Она умерла, когда я была совсем маленькой. Не знаю отчего, но, говорят, её доконала душевная болезнь. Что-то типа психического расстройства. Честно говоря, я в эту чушь не верю, но иного не остаётся. Мой отец редкостная сволочь, с которой мне совсем не улыбалось находиться в одном доме, поэтому я часто сбегала к Фраю. Впрочем, ты уже об этом знаешь.
-- Твой отец. Кто он? -- решил не останавливаться Рензо.
-- Козёл! Просто своенравная, властная скотина и точка! -- подвела невидимую черту Джулия и вздрогнула.
-- Пошли в тепло, а то дрожишь, как после "едкой радуги", -- приобняв Фокстрот, он помог ей подняться с лавчонки, и они покинули цветочный холм.
Рассвет получился неоднозначным. Солнечные лучи будто забыли дорогу и заплутали где-то в космической дымке. Серость встала стеной, опустила ворота и придавила небо к влажной, сырой земле. Сплоховав на заре, погода продолжала куражиться, зарядив в полдень ливнем, который ждали только на следующей неделе. Продлился он, к всеобщему облегчению, не долго. Воздух стал свежее, прохладнее. В чреве служителей Асмиллы всё проистекало по устоявшемуся расписанию и ритуалу. Только Неола Фрай пропустила все занятия, предпочтя остаться рядом с Кейем, который температурил третий день. Сегодня ночью его бросало в жар, он бредил, и всё время что-то выкрикивал, звал на помощь, о чём-то просил. Проснувшись, Кей получил лошадиную дозу лекарства. Его обследовали в очередной раз, проверив все органы, изучив анализы. И снова никаких нарушений лекари Асмиллы не обнаружили. Календара Блоус наведывалась к Кею каждый день, подбадривала его и настаивала, чтобы он больше пил. Он был рад любому посетителю, но компания Неолы нравилась ему больше других. Милая, воспитанная, умная и добрая. В монастыре таких было полным-полно, но только Неола казалась Кею по-настоящему интересной. Ему семнадцать, ей немногим меньше. Между ними могло вспыхнуть самое настоящее чувство, искреннее и чистое, какое бывает только в нежном возрасте.