Омала с облегчением улыбнулась и поспешила присоединиться к Рензо.
— Почему ты жалеешь меня? — спросил Рензо.
— Глупости. Или ты, правда, так думаешь?
— Определённо.
Атлас по горло опустился в прохладную чистейшую воду. Его ноги по-прежнему ничего не чувствовали, но то, что было выше них впитало всю живительную прохладу. Жаркий день и холодная вода на мгновенье вернули ему радость бытия. Омала пару раз с головой окунулась, и теперь стояла, запрокинув голову, под струйками водопада.
— Зачем обижаешь меня? Я стараюсь, а ты говоришь гадости.
— Немощный старый приятель, которого подкинули, не спросив. Так ведь всё и было?
— Нет! — отрезала Омала, поплыла и оказалась напротив лица Атласа.
— Как же тогда? — шёпотом спросил Атлас.
— Храбрый и сильный воин однажды встал на защиту глупой девочки, вступался за неё и всячески оберегал. Этот воин не дал ей лишиться головы, помог целой стране удержаться на плаву и не пасть жертвой грязных сономитов!
— Вот как, — щёлкнул языком Рензо, — я же из их племени, не забывай.
— Ерунда! — ударила кулаком по воде Омала. — Ты совершенно на них не похож! Твоя кожа мягче, бархатистей, и сердце бьётся громче. Я слышу его.
— Преувеличиваешь.
— Самую малость, — расплылась в улыбке темнокожая красотка.
На ней был белый, ярко контрастирующий с идеальной шоколадной кожей купальник. Рензо откровенно облизывал взглядом её завораживающие формы. В Омале гармонично сочетались хищное, почти первородное начало, и напускной светский лоск.
— Мы были детьми.
— Да, Атлас. Пришлось рано повзрослеть.
— Помню своего первого. Сономит. Высокий, кряжистый. Казалось, он весь связан из древесных кореньев или типа того. Бежит, рычит. Патроны у него кончились. А у меня автоматический пистолет, и сама Асмилла не знает, сколько там, в магазине, осталось. Мне страшно. Помню, ноги тряслись ого-го. И я машинально вскидываю оружие и несколько раз спускаю курок. Раз пять, не меньше. Зажмурился даже. Кошмар. Тот парень завалился на меня. Я вскрикнул. Замер. А когда открыл глаза, понял, что он не дышит, и лишь тяжёлой тушей налегает на мою грудную клетку. Я вылезал из-под него минут десять. Диву даюсь, как меня за это время никто не подстрелил. Не знаю, но почему-то я часто вспоминаю первый раз. Быть может потому, что тогда ещё я был способен на остроту чувств. С годами прошло.
— Ты не такой уж и старый, — заметила Омала, с суши ухватила свободной мокрой рукой бутылку с молоком, дала Атласу попить.
— Верно. Но как-то быстро дряхлеешь, начиная убивать в пятнадцать лет, — вытерев губы, проговорил Рензо.
— Ты любишь её? — вопрос прозвучал слишком громко и до жути неестественно.
— Кого?
— Джулию. Ты бредил во сне. Просил прощения. Молил её о чём-то.
— Я виноват перед ней.
Омала закусила свою пухленькую губу и сказала:
— Когда мужчина вспоминает о женщине, находясь в диком жаре, значит, она для него чего-то да стоит.
— Наверно, ты права.
Рензо опустил веки. Ему хотелось вызвать в памяти обнажённый образ Джулии, но не удавалось. Что-то загородило солнце. Атлас открыл глаза. Перед ним стояла обнажённая чёрная богиня. О таких слагают легенды, за их благосклонность проливают кровь. Его член шевельнулся и пошёл на подъём.
— Надо же, — прошептала Омала Пандерибе, приблизившись к его губам, — достаточно одной картинки. А что будет, если к тебе прикоснуться?
— Я вообще не думал, что он на что-то способен, — сыронизировал Рензо, — хвала Асмилле, я ещё в строю.
— Говорю же, ты истинный воин, — сказала Омала и поцеловала его в губы.
Сладкий, сочный, поцелуй полный живительной силы. Его давно так не целовали. Его никогда так не целовали. Джулия не в счёт. Джулия здесь ни при чём. Она в другой реальности. Она далеко. Жива ли она? Атлас отстранился. Член поднялся до упора и стал каменным.
— Поцарапаешься. Моя кожа стала жёстче.
— Персик или абрикос. Даже лучше, чем когда-то.
Омала снова коснулась его губами в области шеи, стала спускаться вниз, облизывала его соски, проводила языком по коже. Прикоснулась к древесной корке затянувшегося шрама, оставшегося после злосчастной алебарды. Рензо поднялся на руках, почти выбравшись из воды. Омала добралась до его главного органа, чмокнула в головку и обволокла своими ротиком так плотно, что Рензо всхлипнул от нахлынувшего удовольствия.
— За что, Омала? У меня рабское положение, — прохрипел Рензо.
Омала не ответила. Её движения стали ритмичнее, к губам она добавила манипуляции руками. Тонкие, аккуратные пальцы искусно орудовали с его яичками. Оторвавшись, Омала поднялась вверх, её груди коснулись его кожи.