Рензо замолк и оторвался от дороги буквально на секунду. Джулия изучала его, перебрасывая взгляд с одной детали на другую. Вместе с тем была заинтригована и, будто бы, заново знакомилась с человеком, который как-то внезапно возник в её бесцельном существовании.
— Продолжай, — мягко попросила она, заметив нерешительность Рензо, — я внимательно слушаю.
— Исполнилось пять лет. Отлично помню глиняную куклу, которую для меня слепил один старикан. Правда, его самого вспомнить не могу. Лицо будто размывается, превращаясь в потревоженную ветром гладь лужи, или что-то вроде того. А у матери прекрасные скулы. Почему-то именно они, отточенные и заострённые, врезались в мою память. Несмотря на нищету и грязь, в которой живут на дне, от мамы всегда приятно пахло. Кардамоном и мятой. Знаешь, — Атлас снова скривился в горькой ухмылке, — с тех пор мне кажется, что так и должна пахнуть сильная, красивая женщина. Впрочем, ничего подобного я больше нигде не встречал, — он, как будто выдохнул, поёрзал в кресле, сбавил скорость и остановился. Впереди скопилось несколько легковых машин и один неповоротливый фургон, заполненный детьми. Они резвились, совались в открытые окна и показывали языки всем подряд. Затор образовался из-за перегона скота. Пастух опоздал до сумерек и теперь торопился вернуться в хлев до наступления беспроглядной темноты.
— Лет в семь я покинул дно. Меня взяли с собой люди, которые шли наверх. Мать долго прощалась со мной. Я прекрасно помню её слёзы, мокрые щёки, губы, её ласковый трепещущий голос. Я тоже ревел, понимая, что, быть может, никогда её не увижу. Выбравшись наверх, мои попутчики вручили мне письмо и оставили наедине с незнакомым диким миром. Читать я не умел, потому обратился к первым попавшимся на дороге добрым людям. К счастью, они читать умели. В письме говорилось, что я следую к Асмилле, и ещё кое-какие подробности моей на тот момент короткой жизни. Меня передали в монастырь. Став старше, я начал задавать вопросы. Хвала вездесущей богине — от меня ничего не скрывали, и я быстро узнал, из какого теста слеплен. Тогда я и прочитал то письмо. Из него я узнал подробности своего рождения и то, что моя мать стала добровольной пленницей в очаге, вождь которого знал секрет пути наверх. Мать обменяла себя на мою свободу. Такой вот печальный рассказ, — закончил Рензо и надавил на педаль газа. Движение восстановилось, впереди замаячил указатель «Ваздок-112». Оставалось ехать меньше часа.
— Да уж, «деревяшка», ты настоящий уникум, — протянула Джулия без издевки, а как-то сдержанно-восторженно, так открывают для себя новых кумиров.
— Сономит с дурацкой предысторией, не более того, — хмыкнул Рензо.
— И ты вырос в монастыре? То есть, всё время в нём служил? — с надеждой спросила Джулия. Ей жутко не хотелось, чтобы сказка прерывалась и увязла в скучной трясине.
— Поначалу да, потом — нет, — резанул Рензо. — Но, пожалуй, на сегодня достаточно болтовни о сложном, беспросветном детстве. У нас ещё много работы, а уже стемнело. Придётся заночевать в Ваздоке. — Атлас поморщился. Ему не нравилась эта идея.
— В чём дело?
— Скажем так, Ваздок не создан для туристов и некоторые местные не слишком лояльны к дарам Асмиллы.
— И что с того? — развела руки Джулия. — Нам угрожает что-то серьёзное?
— Это вряд ли, — согласился Атлас.
Внедорожник Рензо миновал короткий деревянный мост через ручей, произведя такой грохот, будто рухнул высокий бревенчатый настил. Ворота открыли не сразу. Атлас впервые встретился с часовым и с расписными виньетками, которые составляли узор, украшавший ворота Ваздока.
— Спятили?! — высунувшись в окно, прокричал Атлас. — И так времени нет, вы ещё тут прятки устроили. Отпирай, да шустрее!
— Нельзя! — помотал головой часовой, низенький парнишка в спецовке и винтовкой в руках. Он снял её с плеча скорее из-за нервов, потому что с Рензо был знаком давно и находился с ним в натянутых отношениях.
— Кого там поганый лес принес?! — послышался старческий кашляющий бас откуда-то сверху. Будка КПП, возвышавшаяся над стеной, выпустила толстяка в белой плащевой куртке.