Уже ранние рецензии на «Сибиллу», не расходясь в этом с отзывом миссис Бейлис, одной из первых читательниц книги, ставили новое произведение Дизраэли в связь с «Конингсби». Преемственность нового романа выражалась прежде всего в образе повествователя и его отношении к Эгремонту, главному герою произведения. В «Сибилле», как и в «Конингсби» (в отличие от «Вивиана Грея» и «Молодого герцога»), рассказчик утратил байроническую иронию и разнообразие поз. Вместо них появилась проповедническая серьезность тона, однако этот фактор еще нельзя отнести к жанровым новшествам в английской литературе данного периода.
В викторианскую эпоху сопоставление функций проповедника и романиста считалось вполне естественным <…>. <…> восприятие романа как средства нравственного наставления было весьма распространено[67]. Романисту даже отдавалось предпочтение в этом отношении, так как он вправе был рассчитывать на бóльшую аудиторию, чем любой церковный служитель <…>.
Теккерей, три года спустя после выхода «Сибиллы» опубликовавший «Ярмарку тщеславия», следуя филдинговской традиции, наделил своего повествователя «всеведением романиста» (Теккерей 1983: 175–176) и «очень беспокоился о том, чтобы его герои и его собственные мысли были правильно восприняты читателями» (Бурова 1996: 116)[68].
Как рецензент «Сибиллы», Теккерей возражал против того, что у Дизраэли повествователь, не довольствуясь разъяснением поступков своих персонажей, выходит за пределы созданного им художественного мира, то есть обращается к английской истории и политике. Но в этом как раз и состояло обновление жанра викторианского романа, представленного Дизраэли в «Конингсби» и «Сибилле». Например, повествователь «Сибиллы» заявляет: «Короля Карла по праву называют Мучеником <…>. <…> мир не знал еще человека, который героически положил бы свою жизнь во имя такого великого дела, как дело Церкви и дело Бедняков» (с. 246 наст. изд.[69]). Такое отношение к английскому королю Карлу I (1600–1649, правление: 1625–1649 годы; см. ил. 51) сложилось у писателя под влиянием написанной в 1828–1830 годах книги Исаака д’Израэли «Комментарии к жизни и правлению Карла I» («Commentaries on the Life and Reign of Charles I»; см. также: Blake 1966b: 194), оно же и послужило существенным звеном историко-политической концепции, раскрываемой в «Конингсби» и «Сибилле». В своей концепции Дизраэли опирался на общеизвестный факт: в ходе английской реформации, проведенной Генрихом VIII (1491–1547; правление: 1509–1547 годы; см. ил. 45), «монастырские земли распродавались спешно и достались большей частью придворным и дворянству» (Виппер 1999: 56). Однако факт этот писатель интерпретирует по-своему: он утверждает, что «неосвященная добыча», полученная от разорения католических монастырей в XVI веке, была унаследована в XVIII веке вигской «искусственной аристократией» (Disraeli 1983: 102). Цель подобных манипуляций была такова: «установить в Англии сильную аристократическую республику наподобие венецианской» и сделать так, чтобы «Англия управлялась посредством венецианской конституции» (Ibid.: 284–285).
<…> посредством благовидных речей власть перешла от короны к некоему парламенту, члены которого назначались ограниченным, избранным классом, который, в свою очередь, не имел обязательств перед страной, голосовал и вел обсуждения тайно и регулярно получал плату от небольшой группы влиятельных семей, с помощью подобного механизма обеспечивших себе постоянный доступ к королевской казне.
Как отмечает Блейк, Дизраэли в той части своей историко-политической концепции, которая касается XVIII века, не проявляет «подлинного исторического чутья» и занимается «пропагандой, а не историей», прибегая к «проецированию обстоятельств своего времени на события прошлого» (Blake 1966b: 273). Когда же Дизраэли переходит к современной ему эпохе, он дает «гораздо более точную картину сложившейся ситуации». Поэтому историко-политическая концепция Дизраэли «может рассматриваться как реакция на истолкование истории вигами, которое после их политического триумфа в 1832 году грозило стать общепринятым» (Ibid.: 194). Здесь идет речь о когнитивном аспекте историко-политической концепции Дизраэли, безусловно, важном для него. Концепция эта обладает и эстетической функцией. В «Конингсби» и «Сибилле» она вложена в уста персонажей, и ее пропагандистский эффект укоренен в композиционных сцеплениях этих двух художественных произведений.
68
Ср.: Tillotson 1954a: 60–61; ср. также: «И я хочу просить позволения, на правах человека и брата, по мере того как мы будем выводить наших действующих лиц, не только представлять их вам, но иногда спускаться с подмостков и беседовать о них <…>» (Теккерей 1983: 101).