По отношению к рассказчику Чарльз Эгремонт, главный герой «Сибиллы», занимает то же композиционное положение, что и Конингсби в первом романе трилогии. Этим героям предстоит измениться, став идеальными политическими персонажами, что сблизит их с повествователем. Но если конечная точка их эволюции совпадает, то начальная различна: Конингсби при первой встрече предстает перед нами ребенком, а Эгремонт — совершеннолетним юношей.
Своей судьбой, равно как и характером, Чарльз Эгремонт почти не отличался от сверстников. Весело и беззаботно летел он в сверкающем потоке. Любимый в школе, боготворимый дома и не обремененный заботами о сегодняшнем дне, в будущем он был обеспечен фамильным местом в парламенте с той самой минуты, как вступил в жизнь, следствием чего была вероятность унаследовать в надлежащее время какую-нибудь блестящую придворную должность. Казалось, что смыслом его жизни было удовольствие, а вовсе не честолюбие.
Таков Эгремонт в начале романа. Слово «казалось», употребленное автором в этом описании героя, не случайно: оно указывает на жизненный опыт, которому предстоит выявить в Эгремонте, по характеристике Кэтлин Тиллотсон, способность думать (см.: Tillotson 1954b: 122–123).
Первым импульсом, пробуждающим ум Эгремонта, оказывается «несчастливая страсть», которая заставляет его покинуть Англию. Из путешествия он возвращается «значительно умудренным человеком»:
Новое окружение волновало ум <…>. Заклокотали силы, о которых он и понятия не имел; в нем пробудилась любознательность — и это привело его к новым открытиям и чтению; он обнаружил, что напрасно считал свое образование завершенным, — ведь в действительности оно даже не начиналось; он учился в школе и университете, на деле же ничего не знал. Прочувствовать собственное невежество — великий шаг на пути знания. Перед раскрепощенным интеллектом и растущей эрудицией начала сотрясаться огромная вселенная исключительных нравов и чувств, под небом которой Эгремонт был рожден и вскормлен; его благородная душа и доброе сердце отпрянули от возврата в этот надменный холодный мир, чуждый сострадания и неподдельного величия.
Особенно остро осознаёт Эгремонт перемены в общественном сознании, когда приезжает в Аббатство Марни, имение своего старшего брата, и посещает любимое им с детства место — руины средневекового монастыря. Здесь он вспоминает разговор с местным фермером и его работником, когда те, упомянув о поджогах, недавно произошедших в окрестностях Марни, заговорили о тяжелом положении простого народа.
Обмен незначащими фразами с фермером и работником заставил его задуматься. Отчего Англия уже совсем не та, какою была в пору его беспечной юности? Отчего в жизни бедняков наступили тяжелые времена? Он стоял посреди развалин, которые, как хорошо подметил фермер, видели множество перемен: менялись вероучения, династии, законы, нравы. В стране обрели величие новые сословия, появились новые источники богатства, обновился и самый характер власти, к которой это богатство неизменно вело. Его родной дом, его родное сословие утвердились на развалинах той громады, того воплощения стародавнего великолепия и могущества, что простиралось окрест. Теперь же и этому сословию угрожала опасность. А Народу, миллионам людей, занятых тяжелым Трудом, на слепом усердии которых в этот переменчивый век держалось абсолютно всё, какие перемены принесли эти столетия им? Можно ли соотнести то, как улучшилось положение народа в национальном масштабе, со становлением правителей, которые наполнили богатствами всего мира сокровищницы избранного класса, что позволило его представителям гордо объявить себя первой среди наций, самой могущественной и самой свободной, самой просвещенной, самой высоконравственной и самой набожной? Разве хоть кто-нибудь поджигал стога во времена лордов-аббатов? А если нет, то почему? Отчего скирды сена графов Марни следует уничтожать, а то же сено, принадлежащее аббатам Марни, — щадить?
Когда Эгремонт задумывается о высокомерных притязаниях «избранного класса», в нем говорит капитан Попанилла, которому врэблёзианцы внушали идею величия Врэблёзии, и таким образом прослеживается связь «Сибиллы» с ранней сатирической повестью Дизраэли, а когда герой задается вопросом об условиях жизни миллионов тружеников и их правителей, мысль его следует по тому же направлению, что и мысль Карлейля, изобразившего во «Французской революции» противостояние правителей и «пяти миллионов изможденных фигур с угрюмыми лицами».