Сибилла какое-то время живет в Лондоне, общаясь с делегатами чартистского Конвента, и по мере того, как она набирается жизненного опыта, «печальное убеждение» начинает колебаться:
Сибилла увидела вполне достаточно, чтобы заподозрить, что мир устроен сложней, чем она себе представляла. Не было в его устройстве той сильной и грубой простоты, которую она этому устройству приписывала. Сибилла обнаружила, что народ вовсе не являлся чистым воплощением единства чувств, интересов и целей, каким она рисовала его в своих отвлеченных суждениях. У народа были враги в своей же среде — его собственные страсти, и это нередко заставляло людей сочувствовать привилегированным классам и сотрудничать с ними.
Сибилла удостоверяется в том, что ее отец «столкнулся с противниками у себя же в Конвенте, оказался в окружении явных или, что еще хуже, тайных врагов» (с. 305 наст. изд.[101]), и, утратив любые надежды, которые она возлагала на эту чартистскую организацию, приходит к выводу, что последняя есть не что иное, как «людское скопище, история которого окажется чередой мелких интриг или, что еще хуже, бессердечных козней» (с. 309 наст. изд.[102]).
<…> не могла Сибилла противиться убеждению, что чувство, которое богачи испытывают по отношению к беднякам, — это вовсе не откровенная ненависть и презрение <…>. Недостаток взаимопонимания, который, несомненно, существует между Богатством и Трудом в Англии, она уже готова была приписать обоюдному невежеству тех сословий, в чьих руках находятся эти два основных компонента национального благоденствия <…>.
Тем не менее, несмотря на увещевания Эгремонта, она сохраняет свое представление о том, что между привилегированными сословиями и простым народом пролегает пропасть: «Орел и голубка не совьют общего гнезда; лев и ягненок не лягут рядом; и завоеватели никогда не придут на помощь завоеванным» (с. 310 наст. изд.[104]). Даже когда у нее не остается никакого сомнения в том, что она любит Эгремонта, Сибилла бежит от этой любви, ища спасения в монастыре, и даже готова принять постриг, поскольку твердо убеждена, что из-за сословных различий им обоим «уготована смерть при жизни» (с. 382 наст. изд.[105]). Скрытая цитата из шекспировской поэмы «Обесчещенная Лукреция» («The Rape of Lucrece»; 1594)[106], вставленная в дизраэлевский текст: «we are severed by a fate <…>; ours is a living death» (Shakespeare. The Rape of Lucrece. 726; текст цит. по изд.: Shakespeare 1993; ср.: Disraeli 1981: 364; курсив наш. — И.Ч.) — подчеркивает экспрессию переживания Сибиллы: она воспринимает бесповоротность своего положения столь же трагически, как Лукреция, обесчещенная Секстом Тарквинием. Однако автор, всесильный в вымышленном им мире, выводит героиню из этого тупика: выясняется, что Сибилла, именующая себя «дочь народа» (с. 319 наст. изд.[107]), происходит из древнего аристократического семейства. Таким образом, открывается путь к браку Сибиллы с Эгремонтом, а духовный облик героини подтверждает, что она принадлежит к тем аристократам, которые способны содействовать нравственному обновлению страны.
«Делегат чартистов! Лучшая кровь Англии!» (с. 269 наст. изд.[108]) — восклицает один из персонажей романа, доподлинно знающий, что Уолтер Джерард, фабричный служащий, избранный делегатом чартистского Конвента от моубрейских рабочих, на самом деле является потомком древнего рода. Под знаком этого парадокса складываются жизненные обстоятельства Джерарда, и во время столкновения с ними проявляется характер данного персонажа. Он понаслышке знает о том, что в 1415 году его «предки сражались при Азенкуре» (с 98 наст. изд.[109]), а еще при Иоанне Безземельном (1167–1216; правление: 1199–1216 годы; см. ил. 42) были «большими людьми» (с. 189 наст. изд.[110]). Джерард носит то же самое имя, что и последний аббат Марни; более того, существуют документы, удостоверяющие его наследственное право на земельное владение (см. с. 96–98 наст. изд.[111]). Не только физический облик: высокий рост и «атлетическая фигура» (с. 73 наст. изд.[112]), — но и поведение персонажа свидетельствуют о благородстве его родословной:
106
Это не единственный пример. Поэтика скрытых шекспировских цитат и аллюзий продолжена Дизраэли в «Сибилле». Так, впечатление Эгремонта от знакомства с отцом главной героини передано следующей фразой автора: «Его (Джерарда.