Джерард оставался верен себе: простой и радушный, он умел глубоко чувствовать и непринужденно рассуждал о вещах, которых они (Джерард и Эгремонт. — И. Ч.) касались, был благороден духом и мыслями; всё это плохо вязалось с его общественным статусом — и тем не менее составляло характер этого человека.
Современной ему эпохе Джерард противопоставляет времена своих предков. Идеал Джерарда, как и «Молодой Англии», следовавшей здесь за Карлейлем, — эпоха феодализма с ее благотворительной ролью монастырей. Как бы вторя описанию жизни средневекового монастыря в карлейлевском «Прошлом и настоящем», Джерард утверждает:
Монахи не могли обладать частной собственностью, не могли копить деньги, не могли оставить наследство. Они жили, получали и тратили сообща. К тому же всем владел монастырь, а уж он точно не мог умереть или разориться. <…> монастырь в каждом округе был убежищем для всех, кто нуждался в помощи, наставлении и защите, сообществом людей, у которых не было своих забот, но была мудрость, чтобы руководить неопытными, богатство, чтобы облегчать страдания, а нередко и власть, чтобы защищать угнетенных.
Идейно породнив Джерарда с «Молодой Англией» и наделив своего персонажа физическим обликом эпического героя, а также старинной родословной, писатель, тем не менее, помещает его вовсе не в ту социальную среду, к которой принадлежат Конингсби и его друзья, равно как и их прототипы Джон Меннерс, Фредерик Фабер и Александр Бейли-Кокрейн. Джерард работает на фабрике, причисляет себя к «сынам народа» (с. 76 наст. изд.[115]), о собственной семье говорит: «<…> в наших жилах течет английская кровь, пусть мы крестьяне и дети крестьян» (с. 189 наст. изд.[116]). Общественный статус Джерарда дает ему непосредственную возможность увидеть то положение, в котором находятся его соотечественники.
«В Англии теперь рабства больше, чем когда бы то ни было со времен Завоевания. Я говорю о том, что каждый день происходит у меня на глазах; вот послушайте, для современного труженика выбор или смена хозяина — такая же редкость, как и для тех, кто был рожден в неволе. В нашей стране условия жизни огромных рабочих масс вплотную приблизились к скотским, впервые со времен Завоевания. Честно говоря, я не вижу никакой разницы между английскими рабочими и диким зверьем, разве что звери опережают их в плане нравственности. Кровосмешение и детоубийство для этих людей так же естественно, как и для самых примитивных животных. С каждым годом семейные узы в Англии всё больше ослабевают, да и чему здесь удивляться, когда нет ни радующего уюта, ни чувства, заставляющего чтить родной дом».
«Какой замечательный предводитель народа из тебя бы вышел!» (с. 185 наст. изд.[118]) — обращаясь к отцу, восклицает Сибилла. Предчувствие не обманывает ее. Перед моубрейскими рабочими Джерард предстает как народный предводитель, когда обращается к ним на митинге с речью.
Его рослая фигура казалась исполинской в неверном трепетном свете, а раскаты мощного и красивого голоса достигали чуть ли не самых дальних рядов этой многотысячной толпы слушателей, которая теперь замерла и притихла в тревожном ожидании. Джерард говорил о притеснении тружеников, о защите их священных прав, а люди жадно и пристально смотрели на него, внимая его словам: одни сжимали губы в немой ярости, иные улыбались во весь рот, охваченные неведомым доселе чувством. Если какая-нибудь яркая или мощная фраза особенно цепляла их за душу, то они поддерживали ее громкими криками и взмахами факелов; эта тема, это место, этот полночный час в совокупности своей делали собрание в высшей степени захватывающим.
Да и у самой Сибиллы, по ее признанию, «сердце <…> зашлось от чувств» (с. 266 наст. изд.[120]), когда она слушала выступление отца в Лондоне.
Однако участие Джерарда в чартистском движении по мере того, как возрастает активность его позиции, вызывает размолвку между дочерью и отцом. Конфликт назревает постепенно. На первых порах Сибилла счастлива, что Джерард освободит народ, который «все-таки решил созвать собственный парламент» (с. 248 наст. изд.[121]). Но Эгремонт предупреждает ее, что чартистский Конвент «постигнет судьба всех народных собраний» и в нем «появятся фракции» (с. 250 наст. изд.[122]). Его слова подтверждает Морли, раскрывая Сибилле глаза: «Наша деятельность станет пошлой карикатурой на низкие страсти и подлые интриги, на раздоры и поражения наших угнетателей». Он сообщает ей, что Джерарда окружают «завистливые соперники-интриганы, которые следят за каждым его словом, каждым поступком, чтобы опорочить его действия и в конечном итоге обеспечить его низвержение» (с. 267 наст. изд.[123]).