Существование крепостного обеспечивалось феодальным общественным строем, в котором каждый имел свое определенное место; свободному рабочему не обеспечивается ничего, ибо он лишь тогда занимает определенное место в обществе, когда он нужен буржуазии, а в противном случае его игнорируют, как будто его и на свете нет. Крепостной отдает свою жизнь господину во время войны, фабричный рабочий — в мирное время. Хозяин крепостного был варваром и смотрел на крепостного, как на скотину; хозяин рабочего цивилизован и смотрит на рабочего, как на машину. Одним словом, положение и того и другого приблизительно одинаково и если кому-нибудь из двух приходится хуже, то, разумеется, свободному рабочему. Рабы они оба, но только рабство первого — без лицемерия, явное, откровенное, а рабство второго — лицемерно и скрыто от него самого и всех остальных <…>.
Один из персонажей «Сибиллы» говорит о поджоге на ферме:
«Меня тревожит не столько пожар <…>, сколько настроения в народе. <…> поглазеть их здесь собралось человек сорок, если не шестьдесят, да только, кроме моих собственных работников, никто даже помочь не предложил — а вода-то совсем близко, могли бы здорово подсобить».
Уловленную здесь связь между поджогом и настроением народа Энгельс относит к симптомам «социальной войны» крестьян против землевладельцев и фермеров:
Зимой 1830–1831 г<одов> <…> поджоги впервые получили всеобщее распространение <…> из-за нового законодательства о бедных, низкой заработной платы и введения машин возникли беспорядки и распространились на весь район. В течение зимы горели скирды хлеба и стога сена на полях фермеров и даже риги и хлева возле самых их домов. <…> с тех пор поджоги повторялись каждый год с наступлением зимы, времени года, когда для поденщиков начинается безработица. Зимой 1843–1844 г<одов> они повторялись необычайно часто <…>.
Что скажут мои читатели о таком положении в идиллически-мирных сельских округах Англии? Разве это не социальные войны?
Эпизоды дизраэлевского романа, в которых повествуется о драматических сценах в лавке отца и сына Диггсов и о бесславной гибели последнего (см. с. 171–176, 394–397 наст. изд.[218]), получают объяснение у Энгельса. Одним из приемов, «особенно сильно способствующих порабощению рабочих», он называет «truck system»[219]. Энгельс разъясняет:
Словом truck рабочие обозначают оплату труда товарами, и этот способ оплаты был раньше общепринятым в Англии. «Для удобства рабочих и чтобы оградить их от высоких цен, назначаемых лавочниками», фабрикант держал лавку, в которой от его имени велась торговля всевозможными товарами, а для того, чтобы рабочий не шел в другую лавку, где можно было бы купить дешевле, ибо цены в tommy-shop (фабричной лавке. — Ред.) обычно бывали на 25–30 % выше, чем в других местах, ему вместо денег в счет жалованья выдавали чек на фабричную лавку. Всеобщее негодование по поводу этой позорной системы побудило в 1831 г<оду> издать Truck Act, по которому оплата товарами для большей части рабочих объявляется недействительной и незаконной <…>. Однако этот закон, как и большинство английских законов, получил фактическую силу лишь в отдельных местах.
На страницах работы Энгельса можно встретить не только разъяснение присущих эпохе исторических реалий, таких, например, как Новый закон о бедных (New Poor Low; 1834 год) и работные дома, но и добыть информацию о ее языковых реалиях. Так, становится понятной языковая мотивировка прозвища, которое имеет один из персонажей «Сибиллы»: Чертовсор. У Энгельса читаем:
А если рабочий когда-нибудь может себе позволить покупку воскресного сюртука из шерсти, он вынужден приобрести его в «дешевом магазине», где получит скверную ткань, так называемую devil’s dust (англ. — букв.: «чертова пыль»; ткань, изготовленная из старых шерстяных тканей, переработанных трепальной машиной (англ. devil). — Ред.), сделанную «только для продажи, но не для носки», которая через две недели разваливается или протирается до дыр <…>.