При любой оценке «Танкреда» как художественного произведения — положительной или отрицательной — не липшим будет рассмотреть эстетическую установку Дизраэли, выраженную в этом романе. Она раскрывается в следующих словах повествователя:
Пусть больше нет огнедышащих драконов, магических колец или волшебных палочек, чтобы вмешиваться в <…> течение [жизни] или влиять на наш жизненный путь; но отношения людей куда более запутанны и многообразны, чем в былые дни: как в игре страстей, так и в изощренности творческого духа (которые теперь обрели соразмерно бóльшую сферу для своей деятельности), в них присутствуют чары социального колдовства, более могущественные, нежели черная магия Мерлина или брата Бэкона[225].
Данное рассуждение с очевидностью указывает на то, что в ходе длительной эстетической дискуссии о проблемах развития жанра английского романа, назревшей к середине XIX века, Дизраэли, хоть и представил в «Сибилле» «весьма реалистичную картину жизни в мрачных северных городах», в рамках своей трилогии все-таки сохранил тяготение к эстетике романтизма и поэтому не мог поддерживать тех, кто называл себя «реалистами», а должен был занять сторону «идеалистов», например, своего друга Эдварда Бульвер-Литтона (об их дружеских отношениях см.: Blake 1966b: 56, 73–74, 326). Последний в своем романе «Занони» («Zanoni»; 1842) провозглашает:
Каждый истинный критик искусства <…> стремился дать художнику наставление о том, что Природу следует не копировать, но возвышать, что искусство самого высокого порядка <…> является вечной борьбой человечества за приближение к богам. Великий художник, как и великий писатель, воплощает то, что возможно для человека <…>, а не то, что обычно для человечества. Истина живет в Гамлете, в Макбете, в ведьмах, в Дездемоне, в Отелло, в Просперо и в Калибане <…>. Но прототипов этих образов, запечатленных посредством слов, <…> вы не встретите на Оксфорд-стрит <…>. Все эти образы <…> суть идеи в душе художника. Идея не является врожденной — она пришла в ходе напряженного размышления в области идеального. Размышление это может быть возвышено из сферы позитивного и актуального в сферу величественной красоты.
Взгляды Бульвер-Литтона на искусство формировались в контексте споров «идеалистов» и «реалистов» о правде и правдоподобии в романе (см.: Чекалов 1984). Оппонируя «реалистам», «идеалисты» опирались на эстетические построения Карлейля, разработанные им в 1830-х годах в процессе изучения немецкой идеалистической философии. Карлейль утверждал, что окружающий нас мир — вечно движущаяся лента символов, видимых конечных форм, одушевленных присутствием в них бесконечного абсолютного начала, и задача художника заключается в том, чтобы сквозь преходящую оболочку символа проникнуть в его суть к тому абсолютному и бесконечному началу, которое оправдывает само существование оболочки. Логическое мышление (рассудок) не может выполнить эту задачу: оно способно измерить только внешние объемы символов. Художник проникает вглубь лишь взором своего воображения, воспринимая окружающий мир через радужную оболочку собственной фантазии (см.: Carlyle 1858: 134–136, 158, 169).
Между приведенным выше рассуждением повествователя в «Танкреде» и восходящей к Карлейлю «эстетикой на Альпах» (так впоследствии назовет позицию «идеалистов» один из их сторонников, см.: ВЕМ 1857: 265–281) можно уловить связь: дизраэлевский герой находится под воздействием могущественных сил «социального колдовства», диктующих ему необходимость повышения духовного уровня окружающей его действительности в соответствии с тем абсолютным принципом, который он надеется обрести, совершая паломничество в Иерусалим. О томлении своего духа в стремлении раскрыть такой принцип Танкред заявляет в первом же решительном объяснении с отцом:
«Я не уклоняюсь от [своих] обязанностей. Напротив, <…> я жажду выполнять их. <…>. Но я не считаю, что в мои обязанности входит поддержание того положения вещей, <…> которое господствует в настоящее время в нашей стране. Мне кажется, оно не может и далее сохраняться, ибо не способно выжить; да и недостойно выживания то, что не основано на принципе, — а принципа этого я не обнаружил».
225
Имеется в виду Роджер Бэкон (ок. 1214 — после 1292), английский философ и естествоиспытатель, с 1257 года — член ордена францисканцев.