Не на стороне Дизраэли был и Абрахам Хейвард, поместивший свой отзыв о «Лотаре» в «Макмиллане мэгэзин» («Macmillan’s Magazine»). Хейвард принадлежал к близкому окружению Теккерея и одним из первых предсказал «Ярмарке тщеславия» литературную славу (см.: Marchand 1941: 309–310). Эстетически ориентированный на писательскую манеру Теккерея, он вполне ожидаемо оценил роман Дизраэли как «просчет с любой точки зрения — социальной, моральной, политической, художественной»:
Лотарь, если внимательно присмотреться к нему, является просто манекеном художника, задрапированным под различные фигуры, что занимают разнообразные позы, но всегда сохраняют застывший, безжизненный облик. Изменение положения или намерений вызваны у него материальными или механическими причинами, не зависящими от воли или душевных порывов, подобно неожиданным поворотам в мелодраме или затейливым телодвижениям в пантомиме.
Генри Джеймс (1843–1916), сотрудничавший тогда с бостонским ежемесячным журналом «Атлантик» («The Atlantic Monthly»), также опубликовал свой отзыв о «Лотаре». Джеймс обвинил рецензентов книги в том, что они не попытались рассмотреть роман, «исходя из его достоинств». Он определил «Лотаря» как «приятное развлекательное чтение», отказавшись признать в нем «серьезную книгу». При этом он не отрицал наличие в «Лотаре» важной проблематики, сопровождая это суждение словами: «Если можно сказать, что в романе имеется преобладающая идея, то она, видимо, заключается в разоблачении тайных посягательств Римской Католической Церкви». Но, с точки зрения рецензента, эта идея не находит у автора убедительного художественного воплощения. «Антикатолический энтузиазм» Дизраэли «холоден», и прежде всего потому, что главный герой «на протяжении всей книги остается лишь именем». «Едва ли можно говорить, что он слаб, поскольку для того, чтобы стать слабым, необходимо начать существовать».
Джеймс указывает на «романтический элемент» в «Лотаре», однако отмечает, что автор очень часто не добивается желаемого эффекта:
Мы, большинство из нас, беспрестанно выражаем недовольство отчаянно скучным реализмом, лишенным романтики, убогой претенциозной тщательностью описаний в типичном романе нашего времени, манерой Троллопа, манерой Уилки Коллинза <…>. И вот перед нами роман, который обладает волнующим романтическим элементом, — и мы не находим ничего лучшего, как по большей части смеяться над ним.
Подчеркивая, что «драгоценности, замки, лошади, богатства любого вида» встречаются в романе в изобилии, превышающем «всякую меру», Джеймс замечает, что в этом «безумии автора есть некоторый метод»:
Его цель — по крайней мере, инстинктивная — заключается в том, чтобы изображать исключительно светский мир аристократов <…>. Его роман, вероятно, мог быть порождением души, которая в полной мере находится под властью почти благоговейного ощущения значимости и славы герцогов и их владений. Тот факт, что его герцоги кажутся нам весьма скучными, а герцогини — весьма бестолковыми, не столь важен по сравнению с тем, сколь широко и полно автор изобразил герцогскую сторону вопроса. Чрезвычайно любопытно, что возраст и жизненный опыт мистера Дизраэли, а также, надо думать, предоставленные ему исключительные возможности для жизненных разочарований, видимо, не лишили его почти детской радости от того, что он оказался в числе тех, кто вхож в общество герцогов.
В экспозиции «Лотаря» использованы сюжетные мотивы, уже встречавшиеся у Дизраэли. Исходная ситуация романа напоминает предысторию фабульных событий, изображенных в «Молодом герцоге». Подобно герцогу Сент-Джеймсскому, Лотарь[228] — потомственный аристократ, рано лишившийся родителей и унаследовавший от них обширные поместья и огромное богатство. По завещанию отца Лотарю вплоть до совершеннолетия назначены два опекуна, различное вероисповедание которых, как и в случае с герцогом Сент-Джеймсским, не способствует их взаимному пониманию. Один из опекунов, шотландский пресвитерианин лорд Коладен, «проницательный, суровый человек, благородный и справедливый, но обделенный мягкостью сердца и манер» (Disraeli 1870b: 4), приходится Лотарю дядей по материнской линии. Грандисон, другой опекун, напротив, отличается обходительной любезностью и аскетичен по своему облику. В прошлом он был духовным наставником и близким другом отца главного героя, совсем как Гластонбери из «Генриетты Темпл», но, в отличие от последнего, на момент составления завещания являлся англиканским священником, а затем, уже после смерти отца Лотаря, перешел в католичество и был возведен в сан кардинала. Еще на одну аналогию с «Генриеттой Темпл» указывает фамилия Грандисона: она совпадает с той, которую носила Кэтрин, кузина Фердинанда Армина.
228
Имя главного героя позволяет вспомнить о двух средневековых императорах: внуке Карла Великого (742/747–814; король лангобардов: 774–781 годы; король франков: 768–814 годы; Император Запада: 800–814 годы) Лотаре I (795–855; король Баварии: 814–817 годы; Император Запада 817–855 годы; король Италии: 818–855 годы; Король Срединного королевства: 843–855 годы) и Лотаре II (1075–1137; герцог Саксонии: 1106–1137 годы; король Германии: 1125–1137 годы; император Священной Римской империи: 1133–1137 годы), что косвенно указывает на древность рода этого персонажа.