Таков был суд людей, действительно близких Сибири и чуждых партийности. Какое же впечатление должны были произвести после этого возобновление работ Думы, хотя бы на один день, расшаркивания Авксентьева и «утешения» Гольдберга?
Заслуги Директории
Благодаря Директории ускорилось объединение всех областных правительств на территории Сибири и Урала.
На Дальнем Востоке дольше всех держались амурские сепаратисты во главе с Алексеевским. Когда делегация Сибирского Правительства была во Владивостоке, она мало интересовалась этим оригинальным государством. Ясно было, что оно неминуемо сольется с остальной территорией из-за невозможности наладить свою финансовую и экономическую независимость. Создание Директории и пример прочих правительств ускорили это слияние.
Директория положила конец и существованию Апаш-Орды, киргизской правительственной организации, заменив ее главноуполномоченным Правительства по делам киргиз-кайсаков с подчинением ему местных органов Алаш-Орды (В. Веер. Пр., N° 10). Едва ли кто-либо из членов Директории отдавал себе ясный отчет, что такое сама Алаш-Орда и ее органы. Надо знать киргиз, их родовой быт, значение, которое имеют у них султаны и аксакалы (старейшины), чтобы ясно представить себе, как много опасности для бедных масс киргизского населения таила в себе эта Алашская автономия, не определенная точными юридическими рамками. К счастью, местные органы Алаша были по большей части чистым мифом, и организация исчезла, как будто испарившись.
При этом общем соотношении сил, которое сложилось на восточном антибольшевистском фронте, объединение власти в руках Омского Правительства было неизбежно. Но самарская группа добровольно ее едва ли передала бы, и весь смысл существования Директории, в конце концов, свелся к тому, чтобы безболезненно слить две непримиримых власти: омскую и самарскую.
Однако Директория понимала свои задачи шире.
Интервью Авксентьева
«Добровольное растворение областных правительств в единой всероссийской власти даст ярче всяких слов понять нашим союзникам, что русская власть является реально познаваемой силой и авторитетом. Калейдоскопическая пестрота различных правительственных образований, в особенности на Востоке, где в одном Владивостоке существовало чуть не до восьми правительств, заставляла даже тех из наших союзников, которые с глубокой симпатией относятся к русскому народу и судьбам России, несколько не доверять способности русского народа создать в настоящий момент власть авторитетную и признаваемую всеми. Такое положение не могло не отражаться и на готовности со стороны их оказать реальную дружескую помощь России — помощь, в которой мы нуждаемся и которую мы примем от наших искренних друзей с таким же доверием, с каким мы сами приходили в прошлом им на помощь. Благодаря этому, я надеюсь, наши отношения с союзниками, которые и теперь носят дружеский характер, еще более упрочатся и оформятся. Нам это необходимо не только во время устроения нашей внутренней жизни, но и во имя тех задач, которые должны стоять перед Россией на будущем мирном конгрессе».
Как видно из этих слов, Авксентьевым руководила соблазнительная перспектива признания Директории союзниками как действительно Всероссийской власти. Он мечтал даже о представительстве на конференции.
Я помню, как волновался Авксентьев, когда в конце октября пришло известие, что Германия капитулирует.
— Вот тебе и на! — только и мог проговорить он.
Я вполне его понимаю. Продержись Германия несколько больше, союзная помощь России вылилась бы в иные формы. Как только весть о перемирии дошла до фронта, так «братья» чехи попросились в тыл.
Чешская помощь «до конца»
На банкете 6 ноября многоречивый генерал Болдырев сообщил, что на фронте дерутся уже только русские части. Это было не вполне, но почти точно. Почти все чешские части уже ушли на отдых, и активную борьбу стали вести только русские силы, что не мешало, однако, чехам еще долго рекламировать себя в Америке как единственную силу, выносившую на своих плечах всю борьбу.
Еще 15 сентября по поводу падения Казани чехословаки опубликовали воззвание, в котором красноречиво убеждали бороться против «социалистической власти — совета народных комиссаров», которая, как говорится в воззвании, «к сожалению, все-таки пользуется у многих из вас непонятными для нас симпатиями».
«Не забывайте, — говорится дальше, — что несут вам на штыках своих подходящие советско-германские войска. Горе русским рабочим, горе русским крестьянам, горе русской независимости.
Неужели мы должны сомневаться — желает ли русский народ действительно у себя порядка, народовластия, свободы и союза с остальными демократическими и культурными народами или предпочитает советскую власть, которая является отделом берлинского правительства, с которым они заключили позорный союз.
Мы с вами, братья, и мы вас в эти тяжелые минуты, когда многое должно решаться, не оставим.
Мы заявляем вам, граждане, что Казань и Симбирск в скором времени будут взяты обратно и опять будут в ваших руках, но на этот раз уже навсегда, потому что на этот раз Казань будет взята по приказу чехословацкого командования.
На этот раз мы не остановимся перед Казанью и пойдем дальше и принесем на штыках своих матушке-Москве приветствия от всех вас, граждане, от всей уже освобожденной России».
Подписано было это воззвание капитаном Медеком, доктором Власаком и генерал-майором Чечеком.
Так рассуждали чехи тогда, когда еще неизвестна была победа союзников. Они обращались к русскому народу, они обещали ему освобождение — и в тот момент, когда сформировалась при их участии народная власть Директории, они первые оставили эту власть на произвол судьбы, забыв свое обещание «мы не остановимся». Они действительно не остановились, но только не на том пути, на котором их ожидали видеть.
Обращение к Америке
Если бы союзникам нужно было Российское Правительство, они, конечно, признали бы любое из антибольшевистских. Но уже поведение чехов, отвернувшихся оттого самого правительства, которое они старались создать, как только им стало безразлично, как обстоит дело с Россией, достаточно ясно показало, насколько мало можно было положиться на союзную помощь.
Директория решила обратиться к меценату освобождающихся народов президенту Вильсону. Обращение это интересно и в том отношении, что в нем устами демократической власти произносится то беспощадное обвинение большевизма, о котором потом многие позабыли. Привожу поэтому его полностью.
«Временное Всероссийское Правительство считает своевременным довести до сведения президента Вильсона следующее касательно положения России.
Воспользовавшись неудачами войны, усталостью от нее русской армии и революцией, большевики путем обманчивых обещании и насилий захватили власть над русской землей. Начался самый ужасный террор.
Под видом защиты интересов рабочих и крестьян новые хозяева страны принялись за варварское истребление всех ее культурных ценностей, за уничтожение ее интеллигенции, за разрушение ее промышленности и торговли.
Закрыты все газеты, кроме официально большевистских, предаются огню и разрушению лучшие библиотеки и музеи, множество виднейших общественных деятелей, известных ученых, врачей, адвокатов, священников, не говоря уже о представителях крупной и средней буржуазии, схвачены и как заложники посажены в тюрьмы или расстреляны. Нет пощады ни старцам, ни женщинам, ни детям.
Большевистская власть, исповедующая на словах демократические принципы, на деле попирает их ногами и осуществляет лишь партийную диктатуру. Всеобщее избирательное право, основа истинного демократизма, уничтожено. Разогнано избранное на основании этого права Учредительное Собрание, а также городские и земские самоуправления.
В советы допускаются лишь члены господствующей партии, и выборы в советы обставляются таким образом, чтобы обеспечить желательный для существующей власти результат. Рабочие, не желающие склоняться под большевистское иго и стремящиеся к установлению господства демократических принципов в жизни страны, беспощадно расстреливаются, как то имело место в Петрограде, Москве, Ярославле, Колпине, Сормове и многих других городах.