У-у, громадный…
Павел охнул и побежал. Позади трещали кусты. Гонится? Стопчет!
Павел закричал, но горло его перехватило.
Он вырвался из ряма и увидел лесную избу. В ней охотники, в ней было спасение. Но далекая поляна вдруг показалась Павлу огромной площадью с избяной звездочкой посредине.
(Лось не гнался, не топтал Павла Герасимова. Испуганный, он убежал к просеке.)
Павел влетел в избу и ухватился за косяк.
Охотники (они, наговорившись, играли в шахматы) вскочили, рассыпав фигурки. Спросили в один голос:
— Инспекция?!
— Лось! — прохрипел Павел и сел на порог. Он задыхался. Грудь была сжата, ее хотелось разорвать. «Умру, умираю уже…» Павел привалился к косяку.
…Удушье прошло. Павел поднял глаза: все трое глядели на него. Пристально, холодно.
— За мной погнался… в болоте…
— Гнался? Так не бывает!
Гошка встал и крепче затянул ремень титанов. И в избушку вошло что-то, непонятное Павлу. Все заторопились. Хватали ружья, ссыпали в карманы патроны.
И Павлу стало ясно, что они сделают: убьют лося!
Но это огромный лесной зверь, а не черные птицы, есть они или нет, все равно.
— Он же запретный, — говорил Павел.
Николай даже плюнул сердито.
Охотники пошли краем леса. Шли быстро. Они то появлялись на солнце, то исчезали в тени.
Выстрел ударил — с размаху. Лесная стеклянная тишина лопнула и пошла длинными трещинами эха.
Павел вскочил. Эхо еще плутало в деревьях, а вдалеке уже били двойными быстрыми выстрелами. «Раз-два, раз-два, раз-два»… — гремели ружья.
Наверное, решил Павел, лось защищался, и они всаживали свинцовые пули в его бурое коряжистое тело.
Нет! Лось упал. Он лежит, а они стреляют в голову, в сердце. Добивают его!
Павел холодел спиной.
…По поляне несся Николай. Без ружья. Остановился и хрипел.
— Топор… скорее… нож… давай. Ведро… кровь собирать…
Он дышал по-собачьи часто, но черные глаза торжествовали и смеялись.
С топором и ножом, прихватив котелок, убежал. Но побежал не к ряму, а в сторону. Павел шел за ним, быстро, задыхаясь шел, пока не вырвался на веселую и долгую прогалину лесной просеки.
На ней, облитый серебристым светом, поднимался и опять тяжело падал лось. Он (так казалось Павлу) тянул к нему горбоносую, длинную, слепую и уродливую голову.
Зверь вставал и падал, вставал и опять падал. Задняя его нога была жутко вывернута.
«Ему больно, — думал Павел. — Ему страшно. Надо сделать что-то». И стал подходить: он не помнил себя.
— Стой! — орали охотники. — Зашибет!
— Так добейте же его, гады! — кричал Павел.
К зверю подошел Гошка. Наставил ружье, сухо ударил выстрел бездымного пороха.
Звериная голова приподнялась и опустилась. «Он умер… — руки Павла тряслись мелкой дрожью. — Он умер, ему хорошо, покойно, боли нет…»
Была середина теплого дня. Сырой весенний лес дымился, исходил паром. Это курчавое земляное дыхание окутывало лося, поднимаясь, колебало его контуры. Павел догадался: земля хочет взять зверя в себя. (И правильно, она дала, она и берет!..)
Тут-то он увидел страшное.
Лось не хотел идти в землю, он забился в конвульсиях. Трещал валежник, брызгалась земля, взлетела разрубленная копытом лесная мышь.
«Так вот, оказывается, как умирают! — думал Павел. — А я болен, и если не стану как следует лечиться, то…»
Кончилось… Охотники подошли к лосю. Иван примерился и, ахнув, ударил в череп топором. Колька, присев с ножом к горлу, подставил котелок, собирая кровь.
Они пили ее.
— Живая, полезная, — говорил Иван горящим на солнце ртом. — Таежники завалят зверя, обязательно пьют.
Хлебнул Гошка.
— Пей и ты! — говорил он Павлу. — Это полезно, скорей вылечишься.
— Кончай треп! — сказал Иван и облизал выпачканные пальцы.
Павел смотрел. Он прислонился к сосне и стоял. Он думал: «Я когда-нибудь напишу картину, лось и браконьеры вокруг. Поэтому я обязан все запомнить, хорошо, навсегда».
Он глядел, врезая в память зеленые листики прошлогодней земляники, охру увядших трав, черную зелень сосен, горящие пятна крови. Но это фон, на нем двигались, действовали люди.
«Гады, — думал он. — И я с ними…»
Около лося шло мельканье, суетня.
И опять нависла дымка, не солнечная, живая: взялась откуда-то, налетела мухота. Она вилась над кровью, лезла в глаза, в уши.
Воровато, низким полетом, перепархивали сороки.
Лося торопливо потрошили. Потом расчленили его тушу на большие мокрые куски. Шкуру и спине, дурно пахнущие кишки завалили валежником и прикрыли мхом. Мясо унесли в избушку. Павел смотрел.